Пепел и песок - Алексей Беляков Страница 19

— Получится, но хуже.

— Можно попробовать цемент, гравий, сахар, муку, кокаин — видишь, сколько инструментов я сразу предложила?

— Причем все их перемешать.

— Тогда ты создашь мегасюжет. Гиперисторию.

— Не отвлекайся. Итак, мы договорились: я сочиняю историю по заданным параметрам, а ты за это мне даешь свой адрес.

— Зачем он тебе сдался? Я и так все время оказываюсь рядом, когда тебе нужно.

Она снова бросает Лягарпа. На этот раз тот беззвучно достигает потолка и удовлетворенно низвергается.

— Тогда не буду ничего сочинять.

— Тогда мы с Лягарпом обидимся.

— Тогда адрес.

— Какой ты прямолинейный. Разве это не прекрасный сюжет — девушка без адреса?

— Пошлый.

— Лягарп, ты слышал? — Катуар поворачивает к себе мягкое лицо лягушонка. — Нас обвинили в пошлости!

— Не приписывай себе союзника. Лягарп на моей стороне.

Катуар целует Лягарпа в теплый глаз и смеется:

— А теперь?

— Так нечестно.

Катуар поднимается с тахты, подходит ко мне, гладит меня по щеке лапой лягушонка:

— Марк, не ставь мне условия, пожалуйста. Я с тобой. Я люблю тебя. Но не ставь мне условия. Просто сочини что-нибудь для меня.

— Задавай параметры.

Катуар берет Лагарпа за обе лапки, превратив в марионетку и жестикулирует ими.

— Пусть будет фантастика.

— Нет! Только не фантастика! Ненавижу.

— Сразу сдаешься?

— Это самый унылый жанр. Самый унылый.

— А как же твои турбочекисты?

— Там я просто автор идеи. Мало ли что придет в голову с похмелья на рассвете у Триумфальной арки?

— Где?

ФЛЕШБЭК, БУДЬ ОН НЕЛАДЕН.

Триумфальная арка. Тот же июльский рассвет и та же лысая поэтесса. Она делает глоток вина из бутылки, сверкающей под солнцем Кутузовского проспекта, и, глядя на меня глазами разыгравшейся рыбы, заканчивает фразу, начатую за много эпизодов до этого:

— Марк! Ты гений. Всего добился. Помоги теперь мне. Я должна издать сборник своих стихов. Тебя все знают, для тебя все сделают.

Триумфальная арка издает тягостный скрип, античные воины с щитами и копьями кашляют, шестерка чугунных коней уносит в звенящую снежную даль. Я беру у поэтессы бутылку из рук:

— Позволишь?

— Пей, конечно!

Я вздымаю бутылку к рассветному небу, винные капли падают на мои волосы. И со всей своей яростной дури ударяю изумрудной бутылкой об угрюмый гранит. Аллитерация, мать ее!

— Марк, ты что? — взвизгивает поэтесса под утренний звон.

— Ты, ахматова сраная, для того всю ночь таскалась со мной по Москве, чтоб наутро мне про сборник сказать? Пошла вон!

— Марк…

— Все утопить!

Конец эпизода.

— Марк, ты о чем задумался? — Катуар стирает с моего лба проступившие капли вина.

— Я? Как о чем? О новом сюжете. По твоему заказу.

— Так вот. Я хочу фантастику!

— Ладно, птица! Еще?

— Про любовь.

— Еще.

— С историческими персонажами.

— Еще.

— Чтоб было немного грустно в финале.

— Может, убийство?

— Ни в коем случае. Когда ты уже выдавишь из себя всю эту кровь?

— Не отвлекайся. Время?

— Время действия?

— Нет, сколько времени ты мне даешь?

— А сколько бы дал Карамзин?

— Не больше часа.

— Но я в два раза милосерднее — даю два часа.

Я встаю за бюро, высыпаю из черной вазы немного песка на красное дерево, левой рукой, песчинка к песчинке, разравниваю свой плодородный слой. Голень левой ноги, точно в рифму, отвечает разбуженной сиреной. Пой, красавица, пой!

— Марк, почему ты не сядешь на свой антикварный стул?

— Я всегда работаю стоя. Не мешай, Катуар.

— Не буду, любимый. А что значит бычок-песочник?

— Рыбка такая мелкая в Азове. Не мешай.

— Пойду на кухню вырезать звезды.

— Что?

— Ухожу, ухожу, ухожу.