Шлюхи-убийцы - Роберто Боланьо Страница 19

Перед уходом он сообщает ей название своей гостиницы и телефон. Вечером он шагает по центру Брюсселя, ищет женщину, но встречает лишь какие-то призрачные силуэты, словно бы чиновники и банковские служащие сдвинули на несколько часов время окончания своей работы. Добравшись до гостиницы, он довольно долго ждет, пока ему откроют дверь. Портье — молодой бледный парень. Б дает ему чаевые и поднимается по темной лестнице к себе в номер.

Утром его будит телефонный звонок. М предлагает вместе позавтракать. Где? — спрашивает Б. Все равно, говорит М, я сейчас заеду за тобой, и мы куда-нибудь двинемся. Одеваясь, Б думает про Жюли Нис, мать Лефевра, которая проиллюстрировала некоторые из последних текстов сына. Они жили здесь, думает Б, в Брюсселе, где-то в этом районе, в одном из этих домов. Порыв ветра, который налетает лишь в его воображении, затушевывает образы здешних зданий, которые он в силах вспомнить. Побрившись, Б выглядывает в окно и смотрит на соседние фасады. Все осталось таким же, как накануне. По улице идет женщина средних лет, пожалуй, немногим старше его, с пустой сумкой-тележкой. В нескольких метрах от нее, впереди, останавливается собака, она поднимает нос, глаза у нее как щелки у копилки, собака смотрит на одно из гостиничных окон, возможно, на окно, из которого смотрит на улицу Б. Все осталось таким же, как накануне, думает Б, надевая белую рубашку, черный пиджак и черные брюки. Потом он спускается вниз, чтобы подождать М в холле.

Как ты думаешь, что это такое? — спрашивает Б у М, когда они уже сидят в машине, указывая ей на страницы Лефевра в «Луна-парке». Похоже на виноградные кисти, отвечает М. Ты можешь разобрать хоть что-нибудь из написанного? Нет, говорит М. Потом она снова разглядывает графизмы Лефевра и говорит: возможно, только возможно, он ведет речь о бытии. Но этим утром о бытии на самом деле говорит М. Она рассказывает, что ее жизнь — цепочка ошибок, что она была серьезно больна (чем больна, не уточняет), рассказывает про свою поездку в Нью-Йорк, похожую на сошествие в ад. Она говорит на испанском, пересыпанном французскими словами, и лицо ее при этом лишено всякого выражения. Порой она позволяет себе улыбнуться, чтобы подчеркнуть забавность той или иной ситуации или того, что ей самой кажется забавным и в чем нет совершенно ничего забавного, думает Б.

Они завтракают в кафе на улице Ориент, недалеко от церкви Непорочной Девы Марии, которую М, по всей видимости, хорошо знает, как если бы в последние годы стала католичкой. Потом она говорит, что отвезет его в Музей естественных наук, рядом с Леопольд-парком и Европейским парламентом, и Б это представляется явным противоречием. Но в чем тут противоречие? Он и сам не знает. Однако прежде, говорит М, ей надо вернуться домой и переодеться. Б не хочется идти ни в какой музей. С другой стороны, на его взгляд, М совершенно незачем переодеваться. О чем он и сообщает ей. М хохочет. Так я похожа на какую-нибудь наркоманку.

Пока М переодевается, Б сидит в кресле и листает «Луна-парк», но ему это быстро надоедает, словно бы «Луна-парк» и маленькая квартирка М никак не вяжутся друг с другом, поэтому он встает и начинает рассматривать фотографии и картины, развешанные по стенам, потом подходит к единственной в комнате книжной полке, книг там маловато, совсем мало — на испанском, среди них он узнает несколько книг отца М, которые она наверняка никогда не читала, политические сочинения, история государственного переворота, исследование про общины мапуче, что вызывает у него улыбку недоверия, и он даже слегка вздрагивает, хотя понять почему не может — от нежности или отвращения? — или это просто знак того, что не все идет как надо, но тут в гостиную возвращается М, вернее она пересекает гостиную, от дверей спальни к двери, которая, судя по всему, ведет в ванную или в комнату, где она стирает, во всяком случае, там развешано белье, и Б наблюдает, как она пересекает гостиную — не то полуголая, не то полуодетая, и это тоже, как и старые книги ее отца, представляется ему неким знаком. Знаком чего? Он не знает. Недобрым знаком в любом случае.

Вскоре они выходят, на М темная юбка, очень узкая, чуть ниже колен, и белая блузка с расстегнутыми верхними пуговицами, так что можно видеть начало ложбинки между грудями, еще на ней туфли на высоком каблуке — теперь она минимум на пару сантиметров выше Б. Пока они едут в музей, М рассказывает про свою мать и указывает на здание, мимо которого они проезжают не останавливаясь. Только когда их уже отделяет от него улиц пять, Б соображает, что вдова чилийского эмигранта живет именно там, в своей квартире. Но вместо того чтобы расспросить М про ее мать, как ему того хочется, Б говорит, что у него нет ни малейшей охоты идти в музей и что вообще эта тема — естественные науки — вызывает у него скуку смертную. Но он не слишком сопротивляется и позволяет М затащить себя в музей, тем более что она действует весьма напористо, хотя и не теряет при этом ореола невозмутимости.

В музее его ждет еще один сюрприз. М платит за билеты и остается ждать в кафетерии, она заказывает себе капучино и принимается читать газету, закинув нога на ногу, — очень элегантно, но в этой позе сквозит еще и одиночество, что вызывает у Б (который оборачивается, чтобы посмотреть на нее) ощущение собственной старости, скорее мнимой, чем настоящей. Затем Б углубляется в залы и попадает в комнату, где находит какие-то гофрированные машины. А что сейчас, интересно, делает М? — думает он, садясь, упирая локти в колени и чувствуя легкую колющую боль в груди. Ему хочется закурить, но в музее курить нельзя. Боль постепенно нарастает. Б закрывает глаза, и силуэты машин никуда не исчезают, как и боль в груди, силуэты машин, которые, возможно, и не машины вовсе, а непостижимые скульптуры, шествие страждущего и ликующего человечества в ничто.

Когда Б возвращается в кафетерий музея, М все так же сидит, закинув нога на ногу, и что-то подчеркивает ручкой серебряного цвета в газете — вероятно, в разделе предложений работы, но при появлении Б она тактично складывает газету. Обедают они вместе в ресторане на улице Бегин. М почти ничего не ест. Она в основном молчит, но потом вдруг предлагает ему сходить на кладбище. Я часто бываю в той части города. Б смотрит на нее и твердо говорит, что не желает посещать никаких кладбищ. Тем не менее, выйдя из ресторана, он интересуется, где находится кладбище. М не отвечает. Они садятся в машину, и менее пяти минут спустя она показывает ему рукой (рукой, которая кажется Б тонкой и изящной) замок Дю Карревельд, кладбище Демоленбек и спортивный комплекс с теннисными кортами. Б смеется. А вот лицо М кажется застывшим и невозмутимым. Но в глубине души она тоже смеется, думает Б.

Что ты собираешься делать сегодня вечером, спрашивает М, доставив его к дверям гостиницы. Не знаю, наверное, буду читать, говорит он. Ему вдруг чудится, что она хочет что-то сказать, но в конце концов предпочитает смолчать. Вечером Б и на самом деле пытается читать один из тех романов, которые не забыл прихватить с собой из Парижа, но через несколько страниц признает свое поражение и швыряет книгу под кровать. Он выходит из гостиницы. Прошагав довольно долго и без определенной цели, углубляется в район, где встречаются преимущественно цветные. Именно так он думает, именно этого слова требует момент, когда он открывает глаза и видит себя идущим по тем улицам. Слово «цветные» никогда ему не нравилось. Почему же тогда это слово засело у него в голове? Негры, азиаты, магрибинцы — сколько угодно, но не цветные, думает он. Вскоре он заходит в топлес-бар. Просит настой ромашки. Официантка смотрит на него и смеется. Красивая женщина, лет тридцати, крупная блондинка. Б тоже смеется. Я болен, говорит он сквозь смех. Женщина готовит ему настой ромашки. Ночь Б проводит с черной девушкой, которая разговаривает во сне. Ее голос, который запомнился Б мягким и благозвучным, во сне становится хриплым и резким, словно среди ночи ей вдруг (когда именно, Б не успел заметить) сделали операцию и изменили голосовые связки. В действительности именно такой голос и будит его, словно удар молотка, и вскоре, сообразив, что это всего лишь ночная подружка разговаривает во сне, он застывает, опершись на локоть, и какое-то время слушает, пока не решает разбудить ее. Что тебе снилось? — спрашивает он. Девушка отвечает, что ей снилась мать, умершая совсем недавно. Мертвые, они спокойные, думает Б, вытягиваясь на постели. Девушка, словно угадав его мысли, возражает, что никто из тех, кто существовал в этом мире, не бывает спокоен. Ни в наши времена, ни в какие другие, говорит она очень убежденно. На Б накатывает желание плакать, но вместо этого он засыпает. На следующее утро он просыпается в одиночестве. Он не завтракает. Не выходит из своей комнаты, а сидит там и читает, пока горничная не просит позволения заправить его постель. Б сидит в холле и ждет, в это время звонит М. Она спрашивает, что он намерен сегодня делать. Прежде чем Б успевает что-то ответить, М обещает заехать за ним в гостиницу.