Повторение судьбы - Януш Леон Вишневский Страница 19

На любовь безоглядную и без оглядки…

После каждого нашего свидания, еще теплая от ее рук и влажная от ее губ или от собственного возбуждения, я начинала отсчитывать время до следующей нашей встречи; дни я переводила в часы, часы – в минуты и секунды. Я считала и ждала. Ожидание ее стало сутью и смыслом моей жизни. Жизнь моя стала ожиданием…

Но наступил один декабрьский вечер, и после него уже никогда не было так, как прежде. В тот вечер я узнала, что Виктория, моя Викки, принадлежит не только мне, что у нее есть муж. Муж! Мужчина!!!

Мрак, боль, недоверие, оцепенение, перехваченное дыхание, тошнота – я ничего, кроме этого, не помню из того вечера. Все, что наступило потом, происходило словно во сне, где-то рядом со мной и до сих пор видится мне как фильм, состоящий из стоп-кадров. Я не помню, о чем говорилось на занятии, не помню, кто присутствовал из группы, не помню, как выглядело ее лицо… Помню только, как я сбегала по лестнице и, задыхаясь, в последний момент вскочила в автобус. И только тогда что-то во мне сломалось, прорвало плотину, которая весь последний час сдерживала нарастающую волну боли. Меня захлестнуло страдание. Я успела лишь сесть и прижаться лицом к холодному стеклу. И через миг, не обращая внимания на остальных пассажиров, которые, несомненно, удивленно переглядывались, я расплакалась, как маленький, беспомощный, заблудившийся ребенок, и проплакала всю дорогу. Нет, не плакала – я обливалась слезами, задыхалась, буквально давилась собственными рыданиями.

Войдя в квартиру, я тотчас побежала на кухню, достала из холодильника початую бутылку вина и закрылась в ванной. У меня было ощущение, что если я сейчас же не окажусь в ванне, то сойду с ума. Я действовала, словно в состоянии амока, как лунатик, как машина…

Ванна, однако, не помогла. Наверное, потому, что я пыталась смыть с себя грязь, которая была не снаружи, а внутри меня. Я чувствовала себя измаранной, порченой, испытывала к себе отвращение. Алкоголь тоже не слишком помог: вместо того чтобы убить боль, он лишь чуть приглушил ее, но без него я, верно, не дожила бы до следующего дня.

Утро было еще страшнее, еще болезненнее, потому что только тогда до меня окончательно дошло, что случилось вчера вечером и что это действительно означает…

У женщины, которую я полюбила, которая была первой и единственной в моей жизни, которой я отдала свою тайну инаковости и всю себя, которой я доверяла так безгранично, что впервые в жизни осмелилась предстать перед ней обнаженная, прося и умоляя ее даровать и мне свою наготу, – у этой женщины был муж. Помню, что, когда я утром проснулась, на один краткий, чудесный, наивный миг показалось, что мне приснился дурной сон, что на самом деле ничего не было. Как мне хотелось в это верить. И только когда я раскрыла свой дневник и увидела каракули почти нечитабельной записи, которую я накарябала вечером, я поняла, что это был не сон, и тут что-то умерло во мне. Внезапно меня пронзила мгновенная боль, огромная, как мир, и я до сих пор не знаю, какова была природа этой боли – физическая или духовная. А может, какая-то другая?

Хуже не может быть ничего…

Несколько следующих дней я прожила как в полусне, бесцельно бродя из угла в угол, ни с кем не разговаривала, никуда не выходила, почти ничего не ела и беспрестанно пила. Я была одна, хуже – одинока, так мучительно одинока, как не бывала никогда прежде. Алкоголь приносил облегчение, отуплял, мир становился менее реальным, и оттого было не так больно. Знаю, без спиртного я бы не выдержала. Без спиртного статистика самоубийств была бы еще чудовищней.

Прошли рождественские праздники, ставшие для меня кошмаром, прошел Новый год, которого я не помню, и настал день, когда я собрала остатки сил и поехала сказать ей, что я знаю, что никто никогда мне не наносил еще такой раны, что мы больше не можем быть вместе, что я больше не смогу ей доверять, что хотела бы полюбить кого-нибудь другого. До сих пор я чувствую боль, хоть прошло уже два года…

Потом были еще несколько недель, проведенных вместе, когда мы старались построить между нами что-то наподобие дружбы. Она пыталась убедить меня, что такое никогда больше не повторится. Я пыталась поверить ей и простить. Ни ей, ни мне это не удалось. То была агония нашей связи, и мы обе прекрасно это знали. Знали, что никаким способом спасти ничего не удастся. И наконец настал вечер, когда, сидя за столиком, мы сказали друг другу последнее good bye, обменялись последним поцелуем, уронили последнюю слезу. Я осталась здесь, она возвратилась в Англию. Она не уехала бы, если бы я об этом попросила. Но я не попросила, хотя внутри у меня все вопило: «Не уезжай, ты мне нужна, останься, я люблю тебя, я прощаю тебя!» Сейчас как раз исполняется два года с того последнего вечера. Больше я ее не видела…

Следующие двенадцать месяцев я была не способна начинать день без спиртного, а тем более завершать. Очень скоро я стала рабыней алкоголя, а потом полюбила его, потому что он уводил меня от реальности и усмирял внутреннюю боль, которая жгла, словно живой огонь, и с каждым днем становилась все мучительней, все невыносимей и которую я до сих пор не могу ни определить, ни назвать, ни локализировать. В тот период, глядя в зеркало, я видела алкоголичку, прячущуюся от мира, напивающуюся в стельку лесбиянку. Я регулярно мастурбировала, представляя или вспоминая тело нагой женщины, вспоминая ее руки у меня между ягодицами, бедрами, на моих губах или на моей груди, ее язык во мне и мои пальцы в ней.

Жизнь моя стала однообразной, бесцветной и лишенной цели. Все дни были до того похожи один на другой, что в конце концов я перестала различать их; они проходили в бессмысленном глядении в телевизор и опорожнении очередных бутылок. Все бывшее когда-то важным для меня утратило всякое значение, а у меня даже не было сил задуматься почему.

То, что я переживала, – теперь-то я это зна?? – было куда больше, чем обычное следствие измены. Женщине, которой изменил мужчина, чаще всего сочувствуют и тем самым умаляют ее страдание. Советуют потерпеть, ссылаются на тысячи подобных ситуаций, минимализируют либо банализируют результаты измены, похлопывают по плечу и говорят: «Не ты первая, не ты последняя». «Моя женщина» изменила мне с мужчиной. Об этом невозможно даже никому рассказать, а тем более объяснить. У людей, считающих себя «нормальными», подобные случаи не вмещаются в границы толерантности, у них возникает отторжение, отвращение, презрение, они сразу отгораживаются.

Но мне все-таки повезло. Внезапно появилась Доминика. Благодаря ей и дружбе, которой она одарила меня, я поняла, что я не одна, что рядом со мной есть люди, которые пережили такие же страдания, разочарование, унижение, и это помогло мне. Я собрала осколки, оставшиеся от моей давней разбитой жизни, и склеила из них новую, лучшую жизнь, опирающуюся на новый фундамент, устремленную к новым целям. Сейчас я стала новым человеком, у меня новые друзья, новые увлечения, новые мечты, новая философия жизни. Я оторвалась от всего, что хоть как-то было связано с мучительным прошлым… ну, почти от всего…

Я солгала бы, утверждая, будто совсем не думаю о ней. Думаю. Иногда бывают такие дни, когда она присутствует в каждом часе, и такие часы, когда она присутствует в каждой минуте. Мне еще случается засыпать и просыпаться с ее именем на устах. Часто я ловлю себя также на том, что высматриваю ее лицо в уличной толпе; я знаю, невозможно встретить ее здесь, но удержаться не могу, это сильнее меня… Я по-прежнему прижимаюсь лицом к грязному стеклу автобуса, и глаза по-прежнему наполняются слезами, когда я «случайно» проезжаю мимо здания, где были наши курсы, и «случайно» смотрю на окна аудитории на четвертом этаже, в которой мы были так непристойно счастливы…