Уроки верховой езды - Сара Груэн Страница 19

Разбираясь в финансовой отчетности, я обнаруживаю листок розовой бумаги — это второй, под копирку, экземпляр соглашения о займе. Я беру его в руки и принимаюсь изучать, хмурясь все больше. Оказывается, два года назад мои родители обратились за ссудой, чтобы обновить крышу конюшни. Это удивляет меня и, признаться, пугает. Пускай мои родители больше и не держат манеж олимпийского класса, а крыша — вещь недешевая, я была уверена, что такая трата им по карману. А получается, они едва сводят концы с концами.

Наверное, это надо рассматривать как часть загадочной австрийской души, но все бумаги у моей мамы в идеальном порядке. Да и чистота в офисе прямо хирургическая. Не удивлюсь, если Мутти ящики стола пылесосит. Мне о таком не стоит и мечтать. У меня просто нет этого в крови. Я родилась и всю жизнь прожила в Америке. Какая уж тут австрийская душа?

Я просиживаю за столом добрых три часа, копаясь в бумагах. Покончив с этим, я встаю и подхожу к окошку. Закидываю за голову руки и нагибаюсь туда-сюда, разминая затекшие мышцы.

Жан Клод ведет групповое занятие. Смена из пяти девочек-подростков ездит строевой рысью по кругу. Жан Клод ходит в центре манежа. Вот он обращается к одной девочке, и я, даже не слыша, знаю, что он говорит. Девочка пропускает один шаг и начинает вставать и опускаться в седло под нужную ногу.

Я решаю спуститься вниз и поискать лимонада — хочется пить. На первом этаже я замечаю, что дверь в комнату, где хранятся призы, приоткрыта. Я захожу и включаю свет.

Ничего удивительного, что Жан Клод назвал меня «знаменитой Аннемари». Мои родители могли вообще ничего ему не рассказывать: здесь и так все стены увешаны моими призовыми ленточками и розетками. Это не говоря о фотографиях, которых полно в комнате отдыха и коридоре.

— Привет, — раздается голос у меня за спиной.

Я быстро оборачиваюсь. Это Дэн. Я и не слышала, как он вошел.

— Привет, — отвечаю я.

Мне разом и досадно, и лестно.

Он окидывает взглядом комнату и некоторое время молчит.

— А у тебя блестящая карьера была, — говорит он потом.

— Ага, — говорю я. — И звездный час аж в восемнадцать лет. Во повезло-то.

Дэн опять замолкает.

— Слушай, — произносит он наконец. — Я… ну… хотел бы попросить прощения за вчерашнее. Я должен был предвидеть, какое тяжкое впечатление это на тебя произведет. Но я… в общем… я сам так обалдел от его масти, что больше ни о чем думать не мог.

Я открываю большую коробку. Еще ленточки. И толстая папка ламинированных сертификатов.

— Ладно, проехали, — говорю я нарочито небрежным тоном. — Скажи лучше — как он себя чувствует?

— Примерно как вчера. Только теперь он бегает снаружи, и нам никак не загнать его внутрь. Даже и не знаю, что делать, если он никого не будет к себе подпускать. Может, не надо было его привозить…

— Еще чего выдумал!

Я завожусь… и спохватываюсь. Я сама от себя такой горячности не ожидала.

Дэн пристально смотрит на меня с другого конца комнаты.

— Ты, наверное, права, — говорит он. — Но с его копытами надо срочно что-то делать, а как, если к нему прикоснуться не удается?

— А что, обязательно надо прямо так подходить? Да еще и немедленно?

— Ты же видела его ноги.

— И что ты собираешься делать?

— Наверное, возьму пневматическое ружье и дротик с транквилизатором…

— А у тебя есть?

Он кивает.

— Как же без них? К нам в центр иногда ого-го какие буйные попадают.

— Да уж, — говорю я. — Догадываюсь.

Я тереблю край свитера, глядя себе под ноги. Потом поднимаю взгляд и вижу, что Дэн по-прежнему на меня смотрит.

— Такие очень редко встречаются, верно? — говорит он.

Я понимаю, что он имеет в виду масть коня, и медленно киваю.

Мы снова молчим.

— Ну ладно, — говорит он. — Пойду я, пожалуй. Ты не возражаешь, если я заеду за Евой в районе семи?

— Зачем?

— Подвезу на работу.

— Это ты о чем?

— Завтра она начинает работать у меня в центре.

— Знаешь, я по-прежнему не в курсе, о чем речь!

— Твоя мама позвонила мне и спросила, нельзя ли Еве помогать с жеребятами, пока лето.

— Вот как? — говорю я. — Позвонила?

— А что, что-то не так?

— Наверное, все так, — говорю я. — Не считая того, что меня никто не удосужился спросить.

Вид у Дэна становится озабоченный.

— Да ладно, все путем, — говорю я, пытаясь переварить услышанное. — Если ей этого хочется, я только рада. По крайней мере, буду хоть знать, где она и чем занята.

— Может, тебе надо подумать?

— Нет, говорю же, я была просто не в курсе. А так все замечательно, я могла бы сама и подвезти ее.

— Ты уверена? Мне совсем не сложно заехать за ней…

— Нет, я сама ее привезу.

— Тогда договорились.

Дэн переминается с ноги на ногу, потом начинает двигаться к двери.

— Ладно, пока. Я просто зашел убедиться, что у тебя все в порядке.

— Все хорошо, — говорю я.

Он поворачивается уйти, но останавливается на пороге. И опускает голову, уперев ладони в косяки. Потом вновь разворачивается ко мне.

— Отлично выглядишь, Аннемари. И вообще, так здорово тебя снова увидеть.

— Взаимно, — говорю я.

И он уходит.

* * *

Я застаю Мутти в садике — она занимается прополкой. Гарриет валяется в травке неподалеку — этакая расплывшаяся колбаска. «И ты, Гарриет?»

— Дэн заходил, — начинаю я, останавливаясь поблизости.

Мутти щурится на меня снизу вверх — я стою со стороны солнца.

— Говорит, ты пристроила Еву поработать у него до осени.

— Ну да, утром сегодня, — кивает она, заслоняя глаза ладонью в рабочей перчатке.

— А как насчет того, чтобы моего мнения для начала спросить?

— Меня Ева попросила позвонить ему. Я думала, ты знаешь.

— Так вот, я не знала.

— Ну ладно, извини, — говорит она и вновь нагибается над грядкой, втыкая в землю совок.

— Мутти, мне это не ладно.

Она откладывает совок и вновь поворачивается ко мне.

— Ты сердишься?

— Да, сержусь.

— С какой стати? Что такого случилось? Ты бы хотела, чтобы летом она занималась чем-то другим?

— Тут кругом масса всяких занятий.