Гитлер_директория - Елена Съянова Страница 19

В апреле 1943 года старший криминальный советник (штурмбанфюрер СС) Отто Штамм представил своему начальству обычный доклад о работе своего подразделения, одним из пунктов которого значилась «ликвидация тридцати подпольных квартир в Берлине», с перечислением адресов, имен арестованных подпольщиков, а также нескольких берлинских заводов, на которых ими велась «подрывная» работа. Доклад, повторяю, вполне рядовой, но именно этот пункт кто-то, видимо начальник Штамма, обвел красными чернилами и, судя по всему, переправил документ выше, потому что поверх подписи старшего криминального советника стоит регистрационная печать Отдела «охранных арестов», которым руководил Генрих Мюллер. Доклады чиновники аппарата СС обычно «футболили» наверх в случаях «политической неясности», то есть — редчайших. Что же в этом пункте доклада показалось неясным начальнику Штамма? И вот, в том же апреле сорок третьего, шеф Мюллера Кальтенбруннер все разъяснил:

«Рейхсфюрер (Гиммлер. — Е.С.) требует прекратить пагубную практику завышения цифр… Тридцать подпольных квартир в Берлине — пропаганда двух-трех изменников, вроде Шоллей в Мюнхене!.. Эти тридцать «белых роз» не более чем постсталинградский синдром страха наших сотрудников».

«Шолли в Мюнхене» — Ганс и София — создали студенческую антифашистскую организацию под названием «Белая роза», занимавшуюся составлением и распространением листовок, открытыми протестами против внедрения «оглупляющей культуры» в форме диспутов с профессорами университета, и нескольких из них они привлекли на свою сторону. Брат и сестра Шолль в тридцатых годах маршировали под знаменами Гитлерюгенда, а потом, разобравшись в происходящем, начали активную борьбу с обманувшим их ожидания режимом. Ребята действовали открыто, часто вызывающе, их быстро разоблачили и, пропустив через скорый Народный трибунал, повесили.

На суде в Нюрнберге Кальтенбруннер довольно пренебрежительно говорил о «немецком движении Сопротивления» (термин историка Г. Риттера. — Е.С.), как о «взводе струсивших генералов» и «кучке зарывшихся в ил коммунистов с социал-демократами» и еще всяких «чертовых цветочных обществах». Заместитель Гиммлера демонстративно и по понятной логике занижал масштабы сопротивления режиму, которому он служил. После войны находились историки, фактически разделявшие мнение обергруппенфюрера СС о том, что никакого внутреннего протеста в немецком обществе тогда не было, а если кто-то и хотел перемен, то одна так называемая генеральская, или военная оппозиция. Ну, еще всякие там «цветочные общества»! У этой клеветы на немецкий народ есть простое, статистическое и… трагическое опровержение, которое мы находим в тех же отчетах карательного аппарата СС: только за январь-апрель 1943 года гестапо казнило 310 тысяч борцов немецкого Сопротивления. Это и была та самая другая Германия, о которой замечательно рассказал Михаил Ромм в фильме «Обыкновенный фашизм».

Эта другая Германия была разной. И главная беда ее состояла в том, что она не была единой. Даже внутри «генеральской» оппозиции шел раздор. Например, один из руководителей «июльского заговора» Карл Герделер так и не смог договориться с фон Штауффенбергом, Беком и Мольтке о кандидатуре будущего канцлера (после устранения Гитлера). Этот и другие вопросы оказались столь принципиальными, что Герделер и Бек, придерживавшиеся относительно демократических взглядов на будущее страны, в начале 44-го года установили контакт с действующим коммунистическим подпольем — антифашистским комитетом «Свободная Германия», и ровно за месяц до покушения на Гитлера — 20 июня — состоялась встреча одного из руководителей «Свободной Германии» Антона Зефкова с представителем Штауффенберга, бывшим депутатом рейхстага Рейхвейном. Но могли ли они договориться, если в проекте Бека и Штауффенберга об осадном положении, которое предполагалось ввести после устранения Гитлера, было четко прописано следующее:

«Концлагеря следует обеспечить новой охраной. Освобождение осуществлять только в тех случаях, когда арест был недвусмысленно совершен с нарушением норм права. <…> Необходимо позаботиться о том, чтобы все военнопленные и иностранные рабочие оставались на своих местах и продолжали работать. <…> Охрану советских военнопленных следует значительно усилить и такое соотношение поддерживать впредь».

У высших офицеров и элиты, допущенной к «телу» (Гитлера), а значит, имевшей реальную возможность физического устранения фюрера, были собственные взгляды на войну с Россией, в корне отличавшиеся от взглядов коммунистического антифашистского подполья, давно и упорно расшатывающего нацистский режим изнутри методами пропаганды и диверсий на предприятиях против так называемых «фюреров производства», антифашистской агитации среди солдат вермахта и СС. Вот выдержки из листовки, составленной Антоном Зефковым:

«Солдат СС, по-прежнему ли «твоя честь называется верность»? (девиз эсэсовца. — Е.С.) … Освободи свое сознание от этих фраз, при помощи которых фюрер держит на привязи тебя и твоих товарищей! Ты должен знать: твоя честь и твоя верность принадлежат твоему народу.

…Долг немецкого солдата — отдать свою жизнь за окончание войны и свержение Гитлера».

Понятно, что Штауффенберг из этого текста взял бы только последние два слова. Таким образом, обе антигитлеровские силы продолжали действовать порознь, что и дало повод Кальтенбруннеру говорить о «взводе» и «кучке». У руководителей карательного аппарата была уверенность, что с оппозицией, разделенной политическим фронтом, можно в конце концов справиться. По крайней мере, ясно было, как с такой оппозицией «работать»: «ловить, давить, а гнезда дезинфицировать» — простенькая формулировка Генриха Мюллера от ноября 1941 года.

Однако остается вопрос: почему от двух реальных оппозиционных сил эсэсовские функционеры все-таки отделили ничего на их взгляд собой не представляющие «цветочные общества», да еще и с явным раздражением обругали их «чертовыми»?

«Что за глупость у вас вышла с этим уставом? — сердито спрашивал в письме своего семнадцатилетнего сына группенфюрер СС Ганс Рикке, статс-секретарь Имперского министерства продовольствия и сельского хозяйства. — То, что я узнал, превосходит границу здравого смысла… Мне прислали копию… Это примитивно зашифрованная листовка пропагандистской антигосударственной партии Тельмана. Кто ее писал? Кто распространил среди таких идиотов, как ты? …Один совет я тебе все же дам — немедленно назови имена всех авторов, если они тебе известны. А они тебе известны, потому что с твоим честолюбием ты, конечно, не мог стоять в стороне! Сделай это, мой мальчик. Таков мой приказ — приказ отца, — он снимает с тебя ответственность перед твоими товарищами. …Но как… как такое могло с тобой произойти?! («с тобой» подчеркнуто. — Е.С.) Я не понимаю!.. Я отказываюсь понимать, но вынужден верить».