Истории дальнего леса - Павел Шмелев Страница 19

Так бы и сидел хорек Василий в мечтательном ожидании неизбежных холодов в своей относительно теплой норке, да случайно залетела к нему в голову нехарактерная, а потому редкая мысль: уж не пройтись ли по лесу, не зарядиться ли природной бодростью да развеять хандру и меланхолию, пока еще тепло и не пришли снега, а потом с новыми силами заняться поиском подходящего высокого призвания. Вдруг придет какая-нибудь свежая идея.

С этим редким для него зарядом оптимизма вышел Василий на окраину леса, необычайно довольный своей решительностью идти навстречу судьбе. В последнее время нечасто у него было такое настроение, прямо как будто крылья невидимые выросли. Хорек Василий чувствовал огромный прилив сил и желание чего-то большого и непонятного. Впрочем, о чем-то грандиозном, вселенского масштаба он и не думал вовсе, мысли о судьбах неспокойного мира глобальной несуразности приходили к нему обычно после сытного обеда или бутылки березового сока.

Все было как обычно, но то ли само провидение, то ли нечто рангом пониже уже сделало ход конем в судьбе хорька Василия. Расклад изменился, хотя никто в Дальнем Лесу об этом пока не догадывался.

Так или иначе, но именно в это время случилась пренеприятная аномалия, настоящий рукотворный природный катаклизм в масштабах отдельно взятого сказочного Дальнего Леса и его ближайших окрестностей.

Несуразный по своей внутренней природе и уставший за продолжительный осенний сезон повышенной небесной плаксивости помощник бога дождя и прочих осадков Пафнутий замечтался о чем-то добром, благодатном и божественно высоком, что было весьма обычным делом для небожителей средней руки, и совершенно неожиданно поймал себя на том, что не заметил, как время затяжных осенних дождей закончилось. Пафнутий, то ли продолжая думать о высоком и вечном, то ли просто от полноты нахлынувшей на него всей гаммы разнокалиберных и противоречивых чувств, не остановил свой перст указующий вовремя и послал вниз лишнюю молнию среднего радиуса действия.

Огненный посланец небес, в свою очередь, удивленно озираясь вокруг и не находя привычного мокрого и суетного окружения говорливых глупых капель, неуклонно приближался к Земле, не запамятовав, однако, все-таки прихватить с собой обычное в подобных случаях звуковое громовое сопровождение средней громкости. Чтобы наземные жители всей окрестности Дальнего Леса поняли: мол, все-таки лечу к вам. Так вы уж не обессудьте за такую очевидную природную несуразность.

Меж тем Василий, выйдя на лесную дорожку и услышав гром, решил, что все это совсем неспроста. Не в его привычках было, вообще-то говоря, искать немудреные и доступные решения любых жизненных проблем. Вот и на этот раз он подумал, что все это, как пить дать, из-за глобального потепления и вредных особенностей климатического диссонанса. Было у хорька Василия предчувствие, что он столкнулся с явлением исторического и планетарного масштаба.

Да и вообще, дано было Василию мыслить крупными категориями. Нравился ему вот такой глобальный подход к жизненным проблемам. Простые и суетные каждодневные заботы обходили Василия стороной, не находя у философа и поэта Дальнего Леса должного понимания и поддержки. Зато особенно заковыристые и прочие несусветности просто притягивались к Василию, как к магниту природных несуразностей всяческих размеров и степени вредности.

Вспомнил Василий свой недавний визит к ученой сове Василисе. По правде говоря, общение хорька с Василисой всегда приносило ему большую пользу: Именно она была для Василия неисчерпаемым кладезем философских откровений и парадоксов, а также множества новых слов и выражений.

Всякий раз, проходя мимо западной оконечности леса, Василий заглядывал к ней и, если сова Василиса не спала, без стеснения, заходил, чтобы узнать что-нибудь новое. Вот и в прошлый раз услышал он про «диссонанс» от внезапно проснувшейся ученой совы, и так ему это слово ученое понравилось, что он теперь старался использовать его везде, где только мог. А тут как бы само собой нашлось долгожданное и логичное применение для слова столь диковинной красоты и загадочности. Только вот ведь какая незадача: никого рядом не было, а Василий страдал, если не мог поделиться внезапным откровением с какой-нибудь живой душою.

Обычно, в отсутствие собеседника, этап осмысления не по делу случившегося природного «диссонанса» растягивался у Василия примерно на полторы бутылки березового сока. Но тут произошло нечто необычное. Яркая вспышка озарила свод небес и окружающую хорька Василия окрестность. В то же мгновение почувствовал Василий, что и сам мир вокруг него изменился непонятным и чудесным образом. Причем хорек Василий даже и не понял поначалу, в хорошую сторону или в ехидно-противную. А виною всему был он, дар божий, а точнее, кусочек молнии, странным образом навсегда лишившийся своей престижной небесной прописки и упавший на землю из-за нелепой ошибки небожителя с незатейливым именем Пафнутий. Он и попал в философа и поэта Дальнего Леса — хорька Василия.

Совершая неблизкий перелет и озираясь по сторонам, кусочек молнии прикидывал варианты своего приземления и столько всего передумал, что даже раскалился от избытка чувств и затянувшегося сверх всякой меры мыслительного процесса. Ничего более подходящего для приземления и дальнейшей жизни, чем Василий, поблизости не было. Решил он, в конце концов, что быть для кого-то даром небес совсем неплохо. Намного приятнее, чем оказаться в болоте или попасть в старый пень где-нибудь на опушке леса. Или еще того хуже, просто пропасть со всем своим умом и талантом в обычной земле. И решил кусочек молнии выбрать Василия.

— Ты кто? — промолвил удивленный и разбуженный внутренний голос Василия, вдруг ощутив что-то новое и инородное. Он, как и всякий внутренний голос благородного происхождения, управляющий тонкой творческой натурой, был с рождения весьма капризен и самовлюблен. А в этот момент он был явно недоволен тем, что его благодушное и сонное блаженство внезапно пропало, растворилось. И все это из-за какой-то внезапно появившейся природной несуразности.

— Я… просто подарок… дар с небес, — быстро нашелся кусочек молнии.

— И в чем же силен ты, дар небес? — спросил внутренний голос Василия, поняв, что уснуть уже не получится и придется долго и нудно внушать этой поэтической натуре простые и холодные истины.

— Я расскажу потом то, что смогу. А ты пока ищи себя, просто знай, что теперь у тебя есть я, удивительный и редкий дар небес, настоящее чудо, — сказал кусочек молнии, сам удивляясь своей неожиданно проявившейся сообразительности.

Дар небес искренне не понимал, почему он должен быть в чем-то особенно сильным. Он устал от полета и своих дум и совершенно не представлял, чем же он знаменит, кроме того, что просто слетел с высоты. Поэтому счел за благо таинственно замолчать. Он справедливо решил, что быть посланцем небес почетно, и ведь не соврал ничего — а вдруг и в самом деле сермяжная правда в нем и он может принести хорьку невероятную удачу. А может быть, удача в нем самом. А точнее — в их неожиданной встрече. И принесет он счастье великое, не зря же послан. И с этими мыслями кусочек молнии абсолютно успокоился и пришел в состояние внутренней удовлетворенности. Чего нельзя было сказать о хорьке. Проснувшийся внутренний голос затевал очередной продолжительный диалог.