Возвращение в Москву - Дмитрий Вересов Страница 19

– А на конюшню, – невинным голоском подсказала Юлька.

– А на конюшню, – подтвердила Елена Львовна, подхватила под руку Ирину Владимировну, и дамы отбыли. А Евгения Павловна, злая и красная, отправилась в чулан в поисках каустика, весьма едкой дряни, единственного признаваемого ею моющего средства, которое она добывала через каких-то своих знакомых, работающих на заводе. Юлька чистыми, невинными глазами смотрела ей вслед.

– Где банка? Где банка? – доносилось приглушенное ворчание Евгении, возившейся сначала в чулане, а потом шарившей по углам на кухне. – И кто бы помог работающей женщине?

Юра внял, конечно же, призыву, а Юлька тихонько подсказала:

– Посмотри в чулане на верхней полке. Такая банка темная, из коричневого стекла. Внутри кристаллики.

Юра банку нашел легко, вручил Евгении, та сыпанула от души в ведро с водой и принялась гонять воду по полу шваброй.

– Оттого у нас и скрипят полы, – сообщила Юлька, – высыхая, встают дыбом от Евгеньиного мытья. Пошли, Юрка, в рощу. Можно и бутербродов с собой взять, и огурцов тоже.

После пикника, где было съедено немалое количество бутербродов, печенья и конфет, возвращались к обеду скорее по привычке, отметиться. Так думал Юра, не замечая азартного блеска Юлькиных подлых глазенок. И прямо у порога на него напустилась Евгения:

– Это ты что же мне подсунул, негодный?! Это ты взорвать меня хотел, преступник?! Змей подколодный! Таких бандитов поискать – не сыщешь! С глаз моих вон! Нету вам обеда и не будет! Корми бандитов! Все матери скажу, как приедет, и покрывать не стану!

– Евгения Павловна… – недоуменно пялился Юра. – Евгения Павловна, что случилось?

Но Евгения только махнула рукой, развернулась и пошла в дом. Пошла, громко повизгивая, потому что почти каждый ее шаг сопровождался хлопком, подобным тихому выстрелу: пах-пах, шла Евгения, пах-пах-пах!

А Юлька веселилась вовсю, Юлька прямо-таки расцвела на глазах, стала необыкновенной – чертовской – красавицей. Такой и вспоминал ее позднее Юра, мысленно сравнивая с другой красавицей, столь же норовистой порою, но, в противоположность Юльке, рыжевато-блондинистой и лишенной терпкого пиратского куража. И Юре недоставало горячей и веселой Юлькиной злости, фейерверка из-под ресниц, черной бури вкруг ее головы и жесткого крепкого плечика фехтовальщицы рядом. Недоставало, хотя он и не смел признаться себе в этом. Но это потом, зимой, а сейчас он был не на шутку рассержен, так как понял, конечно же, кто его подставил. Но… папа, если был недоволен каким-нибудь маминым или бабушки Нины поступком, всегда говорил: «Женщины! Мадамы!..» – и это все, что он говорил, а значит, мужчине следует быть сдержанным и сильным и не мельтешить словесно. Поэтому Юрка ничего не спросил, а только посмотрел на Юльку, довольно тоскливо, впрочем.

– Йодистый азот, – фыркнула Юлька. – Такие кристаллики из «Юного химика». Если ударить или наступить, когда сухие, пукают, легонько взрываются. Пол высох, и… Это безопасно, если ты трусишь. А каустик Евгеньин давно в канаве. Не трясись, я скажу Ирине Владимировне, что ты ни при чем, что я перепутала банки, или еще что-нибудь придумается.

– Не хватало еще, – буркнул Юра. И день прошел мирно и мило, будто и не было никаких размолвок, и Юлька была сама кротость и терпение, и мечтательна, и романтична, и, кажется, даже ни разу не приврала.

День прошел мирно и мило, но Юра нет-нет да и представлял, как мама прижмет к щекам худые пальцы, посмотрит горестно и – налетит шквал, гневные пенные волны полетят к небесам, и главное тут переждать девятый вал, выстоять, не захлебнуться, чтобы не выглядеть в Юлькиных глазах дрожащим мокрым котенком.

Но вечером приехала одна, без подруги, Елена Львовна и тревожно ждала Ирочку, не обращая внимания на жалобы и ворчание Евгении Павловны, которая полдня выметала кристаллики йодистого азота, да так до конца и не вымела, и они продолжали взрываться под ее тяжелой поступью. А Ирина Владимировна появилась только поздним утром следующего дня.

* * *

Ирина Владимировна появилась только поздним утром следующего дня, бледная, с неаккуратной прической, с потемневшими глазами, обведенными пепельной тенью. Такие же серые тени залегли и во впадинках щек, и в ямках под тонкими ключицами, выступающими из открытого платья. Ирина Владимировна с трудом удерживала тяжелую сумку с оборвавшейся ручкой, полную книг в непривычно ярких глянцевых переплетах. Книги все были на английском, потому не особенно заинтересовали Юру, ожидавшего каких-то более интересных гостинцев. Он нимало не обеспокоился отсутствием мамы, будучи уверен, что она, набродившись по Москве, слишком устала, чтобы ехать на дачу, и ночует на Котельнической. А теперь вот приехала, книжек привезла, и очень хорошо, и можно заниматься своими интересными делами.

А Елена Львовна по-женски сразу же приметила, как потускнела за ночь Ирочка, будто выгорела, хоть красный жар и пробивается еще через тонкую кожицу губ. Она, перепуганная, сразу же подхватила Ирочку под руку и увела в гостиную, на диван в алькове, обложила подушками и вздохнула:

– Ну слава богу, хотя бы вернулась… Расскажешь? Или сначала кофе? – И не выдержала: – Ирка, что стряслось? Куда ты пропала? Я, как взбесившаяся курица, бегала между стендов, тебя искала-искала! Я со вчерашнего дня не могу видеть книги – нагляделась если не на всю жизнь, то надолго! И я уверена, что ты не ночевала на Котельнической, иначе, знаю, позвонила бы сюда. И я боялась звонить домой, будоражить Микушу, потому что уверена: тебя дома не было! Ирка! Я, конечно, тебе не нянька и не мамаша, но… Я за тебя отвечаю! Я всю ночь не спала. Тебя спасать надо, признавайся? Выглядишь – краше в гроб кладут. Как обманутая бесприданница. Тебя изнасиловали, что ли, взрослую тетку? Ирка?

– Леночка, – бесцветным пластмассовым голосом произнесла Ирина Владимировна, – Леночка, ты как-нибудь по своим каналам не могла бы добыть нам с Юрой билеты домой? На вокзале продают только за три недели вперед. Нам пора, Леночка, загостились бессовестно. И Алексей в Генералове мается один, и мама… Я тебе говорила, что она винцо попивает иногда? Нет? Вот, говорю… А мы тут с Юркой… слишком счастливы. Слишком…

– Лучше бы ты, княжна, рыдала, – растерялась Елена Львовна, – лучше бы ты рыдала, чем вот так всухую рассыпаться, не знаю из-за чего. Билеты какие-то… Слишком она, видите ли, счастлива, перцу ей под хвост… Билеты не проблема, Ирка, но я вправе знать, что стряслось. У тебя такой вид, будто ты убила кого-нибудь или сама собираешься… того, в мир иной, по собственной воле. Или повстречалась с нежитью. Или это вообще не ты, а фантом на мою голову. Ну?!

– Ну, – вяло кивнула Ирина Владимировна. – Ну, фантом. Фантомная боль. Хроническая. Прозябала эта боль чуть не двадцать лет, и ничего, а теперь вот ожила, разгорелась дымным пламенем, как лежалая ветошь, как мусор… Леночка, у меня просто не выговаривается, прости, прости!

– Черт! Ирка, ты что, кого-то… кого-то встретила? Боюсь догадываться… – заметалась Елена Львовна. – Не хватало еще. Но ведь и правда: почти двадцать лет… Быть не может, Ирка, чтобы ты… Ну скажи, что я дура, что ошибаюсь, что ничего подобного, что я брежу как сивая кобыла!