Здравствуй, Никто - Берли Догерти Страница 19

Я поплелся к себе наверх, ноги словно налились свинцом, подошвы были как бетонные. В приоткрытую дверь заглянул кот и, внимательно изучив обстановку, залез ко мне на колени. Я столкнул его, но он снова запрыгнул обратно. Я потянулся к ящику, достал тетрадку и примостил ее поверх кота, который сразу довольно заурчал, словно я повернул внутри него какой-то выключатель.

«Милая, дорогая Элен», — начал я.

Вошел Гай, и я закрыл страницу рукой.

— Ты что делаешь? — спросил он.

— Ничего. Вали отсюда.

— Кому ты пишешь?

— Никому. Да уберешься ты наконец?

— Можно мне кота забрать?

— Нельзя! — крикнул я. — Боже мой, да неужели в этом доме нельзя спокойно написать письмо?

— А я для тебя белье постирал. — Я скомкал свое письмо и швырнул в него, он увернулся. — В следующий раз сам будешь со своими вонючими трусами возиться.

Кот спрыгнул с колен и яростно набросился на отлетевший от двери комок бумаги. Его коготь зацепился за край листочка, он повалился на бок и стал дергать лапами, пытаясь освободиться.

«Дорогая Нелл, — писал я, лихорадочно покрывая буквами страницу. — Это и мой ребенок. Это — яйцо жизни. Это — сама жизнь. — Я сам не знал, что я пишу, я даже не смотрел на страницу. — Двести миллионов сперматозоидов старались попасть в яйцеклетку, и только одному из них это удалось. Такая удача случается раз в жизни. Ничего подобного не случится больше никогда, никогда. Это неповторимо. Это — я в тебе и ты во мне. Пожалуйста, не уничтожай этого. Что бы ты ни сделала, я всегда буду любить тебя».

Перечитывать письмо я уже не мог. Я был абсолютно опустошен, словно целый час слушал тяжелый рок, включив магнитофон на полную громкость. И вдруг настала такая тишина, в которой все утонуло. Я вложил письмо в конверт и запечатал его.

Вдруг я заметил, что в доме уже совсем тихо; оказывается, я просидел с письмом в руках до поздней ночи. Я вышел на крыльцо. Небо мерцало тысячами звезд. Я вывел из сарая свой старый велик и доехал до дома Элен. Сначала я попытался швырнуть ей в окно камешек, но не попал, и он с диким грохотом скатился по крыше вниз. Я не стал больше рисковать и просунул конверт в щель для писем, но не решался выпустить его. Казалось, вот сейчас кто-то по ту сторону двери выхватит его у меня из рук. Я представил, что будет, если мое письмо попадет в руки к матери Элен. Конечно, она прочтет его и выбросит в помойное ведро. Она никогда не простит мне того, что я был причиной всех бед Элен. Но ведь Элен должна догадаться, что я попытаюсь написать, раз я не могу ни прийти, ни позвонить; она обязательно спустится вниз проверить, нет ли от меня письма. Надо рискнуть. Я разжал пальцы и услышал, как конверт упал на пол по ту сторону двери.

Я поднял велосипед и стал потихоньку выбираться обратно на дорогу. Кирпичная крошка у меня под ногами так хрустела, что, наверное, было слышно на том конце улицы. Наконец я влез в седло и с тоской оглянулся на дом, темнеющий в глубине сада. Смогу ли я когда-нибудь снова прийти туда? В своем воспаленном воображении я рисовал себе такие картины: отец Элен потихоньку от жены выбирается из дома, чтобы показать мне несколько новых гитарных аккордов, или — совсем сумасшедшая мысль! — я, как Ромео, забираюсь на второй этаж по водосточной трубе и остаюсь с Элен до рассвета, а утром мне суждено отправиться в изгнание. Впрочем, я прекрасно понимал, что больше метра по трубе не пролезу, просто позорно съеду обратно вниз.

Домой ехать не хотелось. Пригнувшись к рулю, я со свистом пронесся по улице и, вылетев на главную дорогу, повернул велосипед к окраине города. Машин не было, и, если не считать шороха шин, стояла абсолютная тишина, а когда я вылетел из лабиринта городских огней, то окунулся в полнейшую темноту, лишь велосипедный фонарик высвечивал из мрака какие-то смутные тени. Казалось, я угодил в желудок к какому-то огромному зверю. Я поднажал на педали, разгоняясь все быстрее и быстрее, убегая сам не знаю от чего, от себя самого, может быть. От своей нерешительности, от той дрожи, которая пробирала меня на пороге их дома.

Дорога все время шла в гору, и я упарился, словно кочегар у топки. Перевалив наконец через холм, я стрелой полетел под горку к Лисьей Избушке. Ветер обдувал мне волосы и лицо. Вокруг не было ни единой живой души, ни домика, ни деревца, только темные пятна вереска вдоль дороги и неясно вырисовывающиеся скалы по сторонам. Я прекрасно знал, куда я направляюсь. Когда дорога стала слишком бугристой, я уже не мог ехать дальше без риска отбить себе все печенки. Тут я спрыгнул на землю, прислонил велосипед к огромной каменной глыбе и пошел дальше пешком. Луна напоминала загадочно улыбающееся бледное лицо, а звезды, честное слово, звезды были размером с приличный булыжник. Я всерьез опасался, что они могут в любой момент обрушиться мне на голову, и тогда — конец. Я добежал до самого обрыва, где надо мной, на высоте около семнадцати метров, должен был находиться небольшой карниз, прямо напротив входа в Пещеру Робин Гуда.

Когда-то я надеялся, что мы придем сюда с Элен на целую ночь. Мы бы не думали ни о ком в целом мире, смотрели бы на луну, на звезды и встречали рассвет в объятиях друг друга.

Первый, совсем небольшой, отрезок дался мне довольно легко, но вскоре находить опору для рук и ног стало не так просто. Луна скользила меж туч, то выглядывая, то вновь исчезая. Напрягая все свои силы, я преодолел еще один маленький отрезок подъема, свалился на каменном карнизе шириной в локоть и перевел дыхание. Потом встал и, вытянув руки, стал шарить по скале в поисках опоры. Хорошо, что со мной не было Тома — уж он бы, вне всякого сомнения, к этому моменту успел забраться наверх и спуститься обратно. И тут, замечтавшись, я сделал то, чего делать ни в коем случае не следовало: я посмотрел вниз. Я не мог еще забраться очень высоко, но, увидев под собой в непроглядной тьме отблески зловещих зазубренных уступов, я инстинктивно припал к скале всем телом — и тут же почувствовал, что она начала медленно поворачиваться подо мной. Она вращалась все быстрее и быстрее, и я скоро почувствовал себя как на аттракционе «Большое колесо», хотя там ты сидишь в кресле, но в остальном ощущение схожее: кровь бьется в висках, желудок переворачивается вверх ногами и так далее. Я впился в скалу руками, ногами и даже почти зубами, звезды кружились над головой, и вращение все ускорялось.

Не помню, как я оказался внизу. Колени и локти болели, наверное, я ободрал их при падении. Когда я более или менее оклемался, я увидел тот самый карниз, на котором только что стоял: метра три от земли, не больше. Я схватил первый попавшийся камень и что есть сил запустил им в скалу, по всему обрыву раскатился грохот, как от взрыва. Во все стороны с визгом полетели белые камушки и разбежались по траве, как перепуганные мыши. Я швырнул еще один камень, потом еще один, и еще…

— Сволочь! Сволочь! Сволочь! — орал я, мой голос было слышно, наверное, за тысячу миль. — С-В-О-Л-О-Ч-Ь!

Чуть не полночи я проискал свой велосипед. А когда нашел, сразу же налетел на булыжник — цепь соскочила и застряла между колесом и рамой. Пока я пытался высвободить ее, порезал большой палец. Я ругался последними словами. Все сплелось в какой-то кошмарный сон, в котором было все: крики, масло, пот, кровь, ярость, рыдания — все что угодно.