Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров Страница 19

— Я могу.

Кроликов по части накрыть стол оказался расторопным. Коньячок — армянский, конечно, — финики, шоколад. Хрусталь для питейного дела ловко поставил на кружевные салфеточки.

— Халдей из «Праги»! — похвалился генерал. — Помнишь ресторацию в Москве на Арбате?.. Генсеку как-то прислуживал, а достался мне!

Выпили по рюмочке. Только по одной. Погрызли орешков, шоколаду дали растаять во рту.

— Так я вас завтра и прооперирую? — предложил Ласкин.

— А можно?

— Ну, если инструментарий найдется. Пара опытных ассистентов?

— Всё есть! — возрадовался Айвазян. — Всё имеется!

Сунул Ласкину телефонную трубку и велел надиктовать, что тому нужно. Когда подполковник закончил перечисления, Айвазян вырвал трубку и проорал в нее для страху, что всех поимеет во все места, если хоть одну деталь упустят!

К вечеру следующего дня генерал Айвазян очнулся после наркоза, потрогал свое седалище. Отходя от наркоза, слегка всплакнув, армянин решил, что ему отрезали жопу.

— Ласкин! — жалобно запросил генерал. — Ласкин!..

Подполковник был наготове. Уложив мальчишку в одноместную палату на ночевку, он двенадцать часов бдел у палаты командующего.

— Здесь я, товарищ генерал, — сунулся в палату только наполовину: как бы мешать не хотел, но если что надо…

— Ласкин!..

— Да, товарищ генерал…

— Скажи честно… Ты отрезал мне жопу? Гангрена? Не таи, я все приму как мужчина!..

— Да что вы, товарищ генерал, — Ласкин вошел в палату целиком. Сейчас от него требовался врачебный успокаивающий тон. — Операция прошла планово, узлы иссекли, кое-что, конечно, осталось… Но это уже до Москвы! Случай больно запущенный! Там милости просим!

Опьяненный наркозом, Айвазян глядел на Ласкина, как на любимого дедушку, который в двенадцать лет налил ему первый стакан вина.

— Правда?

— Истина.

— Вот спасибо, дружок! Исцелил! Николай Чудотворец!

— Вообще-то я еврей!

В глазах Айвазяна прояснилось:

— А то я не вижу! А как же я через заткнутую тобой дырку, это, как его… А, бля!!! Как срать я буду?!!

— А первую недельку — жидкая диета, — объяснил Ласкин. — Один раз в день кашка… Там же шовчики… Если твердо пойдет — больно будет. По скалам лучше духов запрыгаете!

Всю неделю Ласкин пробыл с Айвазяном и ежедневно слышал из туалета:

— Ах, жиды! Мало того что, блядь, Христа распяли!!! Они, суки, несчастного армяшку извести решили! И нет чтобы застрелить Айвазяна как мужчину — в лоб, они через его задний проход к самому сердцу добрались! Смерть жидам!!!

Потом, когда боль отходила, генерал просил прощения за свой бытовой антисемитизм и накрывал для Ласкина стол.

— Прости, подполковник! — каялся. — По совести говорю, меньше болит!

А на следующее утро опять: жиды, отравители, врачи-убийцы и много чего еще. Ласкин в это время газеты читал недельной давности, в особенности последнюю страницу, где юмор.

А в пятницу из туалетной комнаты даже стона единого не донеслось.

Прямо из отхожего места явился сияющий Айвазян и обнял Ласкина крепко и поцеловал по-брежневски, в губы, троекратно.

— Руки мыли? — поинтересовался подполковник.

— Я же тебя губами целую! — нашелся армянин.

Потом генерал целый час делился, что нет ничего более прекрасного, чем безболезненная дефекация! Даже секс с Милой Прохоровной на втором месте!

— А знаешь, какая у нее ж… — не решился сказать про свою женщину генерал, чем вызвал уважение у подполковника. — Какие у нее крендельные бедра!.. — И состоялся долгий рассказ о Миле Прохоровне, матери четверых его детей, о младшеньком Ромео, об умном Иосифе, старшем Вильяме и девочке любимой — Доротее, которой только десять.

Здесь Диоген Ласкин решил, что возможно вернуться к своему главному вопросу. Он рта не успел открыть, как хитрый генерал все за него и подытожил:

— Приказ об усыновлении я подписал. Для этой страны гордость, что их звереныша будет воспитывать такой человек, как ты, интернационалист, коммунист… — Диоген решил не прерывать радостных для его сердца слов. — Извини, крестником пацана стал я, генерал Айвазян, и нарек афганского узбека Иваном, а национальность выправил русскую. Я здесь царь и бог!

— Как же! — воскликнул Диоген. — Я же еврей! Какой Иван?!!

— В нашей стране всегда лучше быть Иваном! — Айвазян нахмурился. — Или все развернуть вспять?

— Нет-нет! — испугался подполковник. — Уж как окрестили его, так пусть и остается! Слава Богу!!!

— Ну и отлично!

А потом генерал сообщил в довесок, что Диоген Ласкин демобилизован и может хоть завтра следовать к месту своего компактного поселения! То есть в Москву!

После таких совместных переживаний мужчины остаются друзьями до гробовой доски.

Диоген Ласкин следующим днем смылся из опостылевшего Афганистана, забрав с собой новоявленного сына, простого русского мальчишку Ивана Диогеновича Ласкина. А генерал Айвазян прослужил до самого конца, въехав в Россию на броне предпоследнего танка. Потом друзья встретятся в Москве, и доктор Ласкин вновь прооперирует генерала Айвазяна, по новой методике. Да так здорово пройдет процесс, что воспоминания о сей болезни более никогда не посетят военную голову потомка Давида Сасунского.

Когда Настя проснулась, в сердце ее хранилась стопроцентная уверенность, что Иван умеет летать и что она разговаривала с ним по квантовому каналу всю ночь.

Старуха еще спала, сообщая, что не умерла, мерным храпом.

Настя вспомнила события ночи, разложила их на фрагменты, опять собрала пазл и попыталась вновь встроиться в квантовое информационное поле.

— Иван?..

Тишина была ей ответом. Еще раз позвала…

Почувствовала себя дурой. Может, и вправду ничего не было? Простой сон? Она испугалась и заговорила про себя — нет-нет, все было, и еще как будет! А антиматерия?.. А то, что Иван чуть не умер?.. И то, что он назвал ее блядью! Раньше никогда этого не случалось!

Из метаний и сомнений ее вывел голос медработницы, сообщившей, что если она хочет успеть позавтракать, то делать это необходимо проворно. Сторожить ее яйцо с куском сыра никто не станет!

Настя сошла с кровати, облачилась в серый халат со следами зеленки и пошла на выход.

— А бабушку будить не будете? — поинтересовалась.

— Нет, — ответила сестра. — Просила не будить.

— Давно спит?

— Пятые сутки дрыхнет. Это старуха Загладина. Говорит, что ей приятные сны снятся! Вот и не будим. А то она в бодрствовании почти как зеленый помидор. Стоит у окошка, смотрит на серое небо, солнца нет, и в лице ни кровиночки… А так спит, все человеку приятно.