Как все это начиналось - Пенелопа Лайвли Страница 19

Роуз прекрасно понимала, что для матери мучительно вынужденное проживание с ней и Джерри, и знала, почему это так. Не только потому, что дома всегда лучше. Шарлотта вдобавок чувствовала себя лишней, вторгшейся в чужую жизнь. Роуз иногда просыпалась по ночам от вороватых вылазок Шарлотты в туалет и испытывала одновременно раздражение и жалость.

«Я знаю, что она чувствует, и она знает, что я знаю. Нет смысла это обсуждать. И потом, бывают же и хорошие минуты. Можно вместе посмеяться над телевизионной программой, поговорить о Люси и Джеймсе, угостить Антона чаем с булочками».

«Магазин, — вспомнила Роуз. — Одежда для его матери. Почему бы и нет? Может быть, на следующей неделе».

Иногда после уроков с Шарлоттой Антон тоже думал о своей матери. Две женщины были близки по возрасту, но на этом их сходство и кончалось. Его мать — человек тревожный, очень зависимый. Вдовство обернулось для нее детством, возвращением в детскую беспомощность. Брат и сестра Антона постоянно с ней возились. А эта пожилая англичанка сильная, по крайней мере, была таковой, пока с ней не случилась эта неприятность. Она до сих пор активна, даже работает. У его матери за плечами долгая, полная невзгод и лишений жизнь в своей стране. Ей всегда приходилось обходиться малым, экономить, просить, унижаться, соглашаться на любую работу, какая подворачивалась. Она трудилась в школьной столовой, готовила в дешевом ресторане, а теперь сидит в своей двухкомнатной квартирке день за днем, ждет прихода детей и звонка Антона. Он обязательно говорит с ней каждую неделю в определенное время.

Для Антона общение с Шарлоттой и Роуз — оазис, глоток свежей воды. Он радуется каждому приходу в этот дом. Нет, Антон и до этого не впадал в отчаяние, не испытывал депрессии. Он наделен природным оптимизмом, который и раньше не раз выручал его. Антон твердо решил попытать счастья за границей. Хуже, чем на родине, там точно не будет, шансы есть, возможно, сейчас, как никогда. Отчаяние позади — тусклые месяцы после ее ухода, когда лампочку их брака, которая горела худо-бедно четырнадцать лет, будто вывернули из патрона.

«Стройка — это тоже опыт, — говорил он себе. — Теперь ты знаешь, что такое работать руками и спиной, а не головой. Заниматься тем, на что большая часть людей во всем мире тратит почти все свое время».

Тело болело, протестовало, напоминало ему, что оно не предназначено для такой жизни. Вечерами в переполненном, пахнущем потом молодежном общежитии он стоически шутил по этому поводу. Антон не хотел давать себе спуску.

«Это временные трудности, — думал он. — Неприятный промежуточный период, пока я тут не устроюсь, не овладею языком так, что смогу рассчитывать на приличную работу. Пока не стану лучше читать».

Каждый день на Антона обрушивался чужой язык. Он бросал ему вызов надписями на боках автобусов, в метро, на страницах газет, но радио, с экрана телевизора. Антон смотрел и слушал, стараясь подражать, удивлялся — ага, вот это я понял, это могу повторить. Слова ускользали, все падало в яму забвения. Параллельно этим чужим выражениям, соединенным неправильным, странным способом, у него в голове бежали слова родного языка, лилась легкая, свободная речь. Вечерами он погружался в нее, в болтовню, шуточки, байки молодых соотечественников.

«В чужой стране ты оказываешься словно за забором или в клетке, — думал Антон. — Вокруг идет жизнь, но ты в ней как бы не участвуешь, а когда открываешь рот, то кажешься неразумным ребенком. Ты-то знаешь, что совсем не такой, взрослый неглупый человек, но поди-ка попробуй объясни это».

Ему казалось, что в общении с учительницей и ее дочерью он иногда может показать свое настоящее «я». Сначала Антона удивило, что Шарлотта решила учить его по детским книгам, но теперь он понял, что это умно и эффективно. Антон взял ту книгу с собой, прятал ее от племянника и остальных соотечественников, сидел над ней по ночам. Он с удовольствием читал про говорящих кроликов и распивающих чаи тигров. Вспомнил, как ребенком научился читать, потому что ему было интересно, что там дальше.

Антон сказал об этом Шарлотте, когда они увиделись в следующий раз. Вернее, попытался сказать — ему, как всегда, трудно было подобрать нужные слова. Он думал про интересные истории — как они устроены.

— История — всегда вперед. Это случится, потом то. Мы хотим знать, как случится, что будет следующее. Как из-за одной вещи будет другая.

— Именно так, — кивает Шарлотта. — Это и называется рассказом. Тут важно еще искусство рассказчика, его изобретательность.

— Изо… бре?..

— Талант выдумывать.

— А, да-да! Поэтому мы радуемся. Потому что не так, как в нашей жизни. Там слишком много… — Тут он напрягся. — Случайно! Случай. Ты получаешь работу. Твоя жена уходит. Ты теряешь работу. Случай — на тебя едет автобус.

— Или кто-то сбивает с ног, — кивает Шарлотта, — и ты ломаешь бедро…

Антон морщит лоб, потом вдруг улыбается:

— И вот потому я здесь, в доме вашей дочери. Поэтому.

— У нас в языке есть выражение для этого. Странное такое: стечение обстоятельств.

— Это тоже история, — говорит Антон. — Но не так, как в книге. Это… это никто не может контролировать…

— Непредсказуемо.

— Простите?

— Это вы меня простите. В общем, я хотела сказать, что мы живем в мире, которым не можем управлять. От нас мало что зависит. Вы верующий, Антон?

Он развел руками, отрицательно покачал головой.

— Вот и я тоже нет. Говорят, это утешение. Или, вернее, костыль. — Она постучала по своему костылю.

— Моя мать — да. Она теперь выходит из дома, только чтобы пойти в церковь.

— Завидую ей. Я пыталась поверить. Давно. Но мне не удалось. Никогда не удастся.

— В Библии много историй, — задумчиво произнес Антон.

— Это верно. Про доброго самаритянина, например. Про пять хлебов и две рыбы. Но это особые истории, притчи. В каждой из них заключена мораль. А люди не всегда любят, когда им читают мораль. Нужна более сложная форма внушения.

— Когда я был мальчик, то очень любил — как это называется… — истории о принцах и принцессах, о великанах и волшебных вещах, — сказал Антон.

— Это называется «сказки». В каждой из них тоже мораль.

— У бедного всегда все будет хорошо в конце?

— Именно так.

— А в мире не так.

— Конечно. Но нам нравится думать, что так бывает.

— В сказке бедный рабочий на стройке находит мешок золота, а богатого хозяина съедает чудовище, — улыбнулся Антон. — А на самом деле деньги богатых банкиров тают. По крайней мере, так мы это себе представляем. И вот уже нечем платить людям, и начинается безработица. — Он засмеялся. — Но золото не всегда хорошо. Был один король, все, к чему он прикасался, превращалось в золото. И он не мог есть и пить.

— A-а, мы уже перешли на мифологию, — заметила Шарлотта. — Это Мидас.