Перебои в смерти - Жозе Сарамаго Страница 19

А представители похоронных бюро, мастера погребения и кремации, специалисты по останкам и праху в этот час тоже собрались на совещание. На беспримерный, небывалый и неслыханный вызов, брошенный их профессиональному сообществу — тысячи людей по всей стране должны были одновременно скончаться и вслед за тем отправиться в последний путь — ответить можно только дружной, ладной, согласованной работой, мобилизацией всех человеческих и технологических ресурсов, сокращением накладных расходов, удешевлением себестоимости продукции и установлением квот пропорционально вкладу каждого из участников, сказал президент ассоциации, сорвав одобрительный аплодисмент. Следует также принять в расчет, что производство гробов, надгробий, памятников, саванов и покровов приостановлено с того дня, как люди перестали умирать, и даже в том весьма и весьма маловероятном случае, если в отдельных и разрозненных мастерских, чьи хозяева оказались чересчур консервативны, еще теплится жизнь, продолжительность ее можно с полным правом уподобить бытию малербова [8]бутона. Поэтическое сравнение, хоть было не слишком кстати, тоже вызвало рукоплескания, а президент продолжал: Но, как бы то ни было, навеки сгинули недавний кошмар, былой постыдный ужас, когда мы погребали собачонок, кошечек и любимых канареек. И попугаев, крикнули из зала. Да, и попугаев, кивнул президент. И тропических рыбок, вспомнил еще кто-то. Ну, это было лишь после того, как разгорелась дискуссия, затеянная духом, витавшим над водой аквариума, отныне и впредь дохлых рыбок будут бросать на съедение кошкам, в подтверждение закона о сохранении материи, выведенного господином лавуазье [9]. Узнать, до каких глубин простирается почерпнутая из календарей эрудиция похоронных агентов, не удалось, потому что один из них, озаботившись быстротекущим временем — двадцать два сорок пять — поднял руку и предложил немедленно позвонить в ассоциацию гробовщиков и спросить, как у них там обстоит дело: Нам же надо знать, на что мы можем рассчитывать завтра. Как и следовало ожидать, овацией встретили и эту идею, но президент, раздосадованный тем, что не он выдвинул ее, заметил: Скорей всего, в этот час никого в мастерских уже нет, на что получил ответ: А я полагаю, господин президент, что причины, приведшие нас сюда, заставили собраться и гробовщиков. Так оно и вышло. Из штаб-квартиры соответствующей корпорации сообщили, что оповестили своих членов немедленно по зачтении знаменитого письма и обратили их внимание на необходимость в кратчайшие сроки возобновить выпуск, так сказать, траурной тары и что в соответствии с поступающими сведениями многие предприятия не только призвали назад своих работников, но и полным ходом, в три смены ведут работу. Это, конечно, нарушает трудовое законодательство, заметил представитель, но, поскольку ситуация — чрезвычайная, наши юристы уверены, что правительство не только закроет глаза, но и будет благодарно за такую оперативность, однако мы не можем гарантировать, что наши изделия — особенно на этом первом этапе — будут отличаться тем же высочайшим качеством исполнения и отделки, к которому мы приучили наших клиентов: полировку, лак и рельефное распятие на крышке придется отложить до лучших времен, когда срочность начнет несколько снижаться, но в любом случае мы сознаем свою ответственность и понимаем, сколь важна наша роль в этом процессе. Тут снова раздались еще более бурные аплодисменты представителей похоронных бюро, и теперь уж им и в самом деле было с чем поздравить друг друга: ни один покойник не останется без погребения, ни один счет — без погашения. А могильщики, осведомился кто-то. Могильщики сделают то, что им скажут, раздраженно бросил президент. Он немного ошибся. Последовал еще один телефонный звонок, и оказалось, что могильщики требуют значительной надбавки к жалованью и тройной оплаты сверхурочных. Это — не к нам, это пусть у муниципалитета голова болит, сказал президент. А что, если придем на кладбище, а там нет никого, и некому могилу копать, спросил секретарь. Разгорелась острая дискуссия. В двадцать три пятнадцать у президента случился инфаркт миокарда, от которого спустя три четверти часа, когда смолк отзвук последнего, двенадцатого, удара колокола, он и умер.

* * *

Зто было почище всякой гекатомбы. В продолжение шести месяцев — ровно столько длилось одностороннее перемирие, объявленное смертью, — собралось в никогда прежде не виданную очередь шестьдесят, а если точней, то — шестьдесят две тысячи пятьсот восемьдесят человек, одновременно и в одно мгновение обретших вечный покой по воле некой смертоносной силы, сравнимой лишь с палаческими деяниями самих людей. И кстати, нельзя отказать себе в удовольствии напомнить, что смерть — сама по себе, одна, без посторонней помощи — всегда убивает гораздо меньше, нежели человек. Наверняка кто-то не в меру пытливый уже спрашивает, как это умудрились мы установить с такой точностью — шестьдесят две тысячи пятьсот восемьдесят — число тех, кто смежил вежды навсегда. Да проще простого. Поскольку население страны, где все это происходит, составляет примерно десять миллионов человек, два начальных арифметических действия — умножение и деление — вкупе с тщательным размышлением над промежуточными среднемесячными и годовыми пропорциями позволяет нам получить узкую численную ленту, на которой указанное количество представляется нам средневзвешенным и подходящим, а употребляя слово «подходящий», мы имеем в виду, что с тем же успехом могли бы получить значения, равные шестидесяти двум тысячам пятистам семидесяти девяти или шестидесяти двум тысячам пятистам восьмидесяти одному, если бы кончина президента ассоциации похоронных агентств, случившаяся внезапно и в последний момент, не внесла в стройный порядок наших вычислений известный разброд. Тем не менее мы продолжаем пребывать в совершеннейшей уверенности относительно того, что статистика захоронений, начатая уже ранним утром следующего дня, подтвердит правильность наших расчетов. Кто-то иной, не менее дотошный и неугомонный, из тех, кого хлебом не корми, а дай перебить плавное течение повествования, уже готов встрять и осведомиться, как медики узнавали, куда именно надлежит им направиться для исполнения своей обязанности, без которой ни один мертвец не будет на законных основаниях признан мертвецом, если даже он со всей несомненностью мертв. Излишне говорить, что в определенных случаях сами родственники усопшего вызывали к нему семейного врача, но, сами понимаете, число таких случаев было поневоле строго ограничено, ибо в задачу входило направить по официальному руслу аномальную ситуацию, дабы не подтвердилась в очередной раз справедливость речения «пришла беда, отворяй ворота», что применительно к данному случаю означает: мало того, что в доме скоропостижная смерть, так еще и разлагающийся труп. Тут-то, впрочем, и выяснилось, что премьер-министр не по стечению счастливых случайностей занял свой высокий пост, и что, как неустанно твердит не дающая осечки, не в бровь, а в глаз бьющая народная мудрость, каждый народ достоин своего правительства, но при этом должно заметить, чтобы окончательно разъяснить вопрос, что если справедлива истина «премьер премьеру рознь», то не менее справедливо и то, что народы не все одинаковы. Короче говоря, смотря по обстоятельствам. Обстоятельства же оказались таковы, что любой наблюдатель, даже и не склонный к беспристрастной взвешенности суждений, ни на миг не замялся бы, заявляя, что правительство оказалось на высоте положения — трудного и тяжкого. Все мы помним, как в первые, блаженные дни, когда народ в невинности своей упивался нежданно свалившимся на нас бессмертием, оказавшимся столь мимолетным, некая недавно овдовевшая дама решила отметить новое это счастье и выставить на украшенный цветами балкон своей столовой, выходящий на улицу, государственный флаг. Не позабылось, вероятно, и то, как в течение двух суток знаменное поветрие, подобно эпидемии, охватило всю страну со скоростью огонька, бегущего по бикфордову шнуру. По прошествии же семи месяцев постоянных и горчайших разочарований лишь кое-где виднелись флаги, да и те — низведенные до статуса убогого тряпья, обесцвеченные солнцем, вылинявшие от дождей, с неузнаваемо и непоправимо расплывшимися гербами. Доказывая, что не вовсе утратило восхитительный дар предвидения, правительство вместе с другими неотложными мерами, имевшими целью смягчить побочный эффект от нежданного возвращения смерти, установило, что отныне государственный флаг будет означать, что вот здесь где-нибудь скажем, на третьем этаже, слева лежит и ждет своей очереди покойник. И семьи, раненные лезвиями ненавистной парки, посылали кого-нибудь из домашних в лавочку купить символ государственности, вывешивали его из окна и, отгоняя мух с чела усопшего, принимались ждать врача, который засвидетельствует смерть. Следует признать, что идея была не только здрава и разумна, но и в высшей степени изящна. Врачам — городским ли, сельским — оставалось лишь кружить по улицам на машине, на велосипеде, на своих двоих, чтобы, чуть заметив флаг, входить в отмеченное им жилище и, невооруженным глазом произведя беглый — ибо всякое инструментальное исследование было невозможно из-за крайней спешки — осмотр, оставлять подписанный документ, призванный успокоить похоронное агентство на предмет специфической природы этого сырья, то есть, иными словами, гарантировать, что в объятом скорбью доме им не подсунут кролика под котика, а кошку, соответственно, не выдадут за кролика. Читатель, верно, уж и сам догадался, что подобное использование государственного флага имело двойную цель и соответственно приносило двойную пользу. Если поначалу оно сияло путеводной звездой врачам, то затем наподобие маячных огней повело к цели, так сказать, упаковщиков. Если говорить о крупных городах и прежде всего — о столице, непомерно большой для такой маленькой страны, то разделение пространства на некие делянки, позволявшие установить квоты пропорционально долевому участию, то есть понять, по остроумному выражению безвременно скончавшегося президента ассоциации похоронных бюро, кому какой ломоть пирога причитается, неимоверно облегчало труд перевозчиков человечьего груза к месту назначения. Другим следствием вывешивания флагов — следствием неожиданным и непредвиденным, но ясно показывающим, до какой степени заблуждения способны дойти мы, культивируя скептицизм, возведенный в систему, — стал почтительный жест кое-кого из добрых граждан, приверженных наиболее глубоко укоренившимся стереотипам изысканно-светского поведения, а потому еще носящих шляпу, которую они снимали, проходя мимо украшенного флагом окна и оставляя присутствующих в недоумении — из уважения ли к покойнику они обнажают голову или приветствуя вечно живой и священный символ державы.