Ничем не интересуюсь, но всё знаю - Виктория Токарева Страница 19

– Мы собрались в теплые края, – объяснил юноша.

– Это далеко? – спросила Фрося.

– Это очень далеко. Мы летим несколько дней и ночей. Некоторые не выдерживают. Падают.

– Зачем же вы летите?

– Инстинкт. Природа птицы.

– Зачем нужен такой инстинкт, который убивает?

– Погибают единицы. А вся стая сохраняется.

– Разве не лучше остаться на месте? Не мучиться и не рисковать.

– Мы готовимся к полету.

– Как? – поинтересовалась Фрося.

– Угадай, – предложил молодой гусь.

– Чистите крылья?

– Нет.

– Едите с утра до вечера, чтобы накопить жир?

– Нет.

– Наоборот, худеете, чтобы легче лететь?

– Не угадала. Но я тебе скажу: чтобы преодолеть большие трудности, птица должна стать гордой.

– А что это такое?

– Это сила духа. Уверенность в себе.

– У нас на птицеферме гордой не станешь, – вздохнула Фрося. – Все срут под себя и жрут всякое барахло. Никакого неба, никакой любви.

– Полетели с нами, – пригласил молодой гусь.

– У меня маленькие крылышки. Я даже не взлечу.

– Я посажу тебя на спину, – нашелся гусь.

– Меня сдует ветер, – усомнилась Фрося.

– А ты держись за шею.

– Зачем тебе такая нагрузка?

– Ты легкая. Это не нагрузка. Наоборот, мне будет приятно, что я кому-то помогаю.

Фрося задумалась. Представила себе облака, ветер, пропасть под ногами.

– Нет, – отказалась Фрося. – Я боюсь высоты. Мне надоедает однообразие.

– Наоборот, – уверил гусь. – Там, в небе, другая жизнь. Встречаются разные птицы, и даже самолеты.

– А что это?

– Это такие адские машины, в которых летают люди. Надо быть очень осторожным, иначе затянет в двигатель.

– И что тогда?

– С гусем или с двигателем?

– То и другое.

– От гуся остается воспоминание, а от самолета ничего не остается. Он падает на землю и взрывается.

– От меня тоже ничего не останется, – сказала Фрося. – У меня нет родственников. Я инкубаторская.

– Родственники ни при чем. Я предлагаю тебе разнообразие.

– Какое разнообразие наверху?

– Мы иногда будем делать привалы, – пообещал гусь. – Отдыхать на островах. Там так красиво…

– А-а… Ты – среди своих, а я никого не знаю.

– Я тебя познакомлю. Мои друзья станут твоими.

– А-а…

– Пошла на фиг, – сказал гусь и ушел. Ему надоело уговаривать.

Фрося задумалась: может быть, она ошиблась, пропустила свою удачу? Но не бежать же за гусем.

Фрося слышала однажды, как Рая говорила своей напарнице: «Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и потом пожалеть».

Фрося не сделала. И пожалела. Она хотела вернуть гуся, но не знала, как его зовут.

От воды тянуло свежестью. Воздух был чист и нейтрален. Вокруг ничем не пахло. Чистота не пахнет.

Фросины круглые глаза затянуло пленкой. Она заснула. Сон был легкий и долгий. Совсем другой, чем в зале птицефермы. Там было тягостное забытье, как в обмороке, а здесь она качалась в облаках, обняв за шею молодого гуся. Он пел, стараясь перекричать ветер, а она дышала. Просто дышала, и все. Пила свежий воздух. Ела его кусками.

Проснулась ни от чего. Просто выспалась. Открыла глаза.

Было темно. Темное небо и земля. Фрося не могла понять: где она? Где птицеферма, в какой стороне?

В небе желтым кругом висела луна. Это называется «полнолуние». Фрося не могла отвести глаз от планеты, висящей рядом с землей. Не совсем рядом, но ближе, чем другие. Может, там тоже есть куры и гуси, и птицеферма, и красивые острова.

Неожиданно желтый круг пересекла нитка летящих птиц. Они медленно плыли на желтом фоне, глубоко погружая крылья в воздух: вверх-вниз и опять вверх-вниз.

Фросе показалось, что третий от конца – молодой гусь. Луна выгодно подсвечивала его длинную шею, откинутые ноги, резные крылья.

Фрося провожала гусей глазами. Они были дикие, и их птицеферма – весь земной шар: зима – здесь, лето – там, на островах среди океана.

Почему куры так не могут? Говорят, что существуют дикие куры – куропатки. Куропатки рождаются на воле, их мясо не пахнет рыбой. Однако куропатки – не журавли и даже не гуси. Они гордыми не становятся. Им это не надо. Им и так хорошо.

Неожиданно грохнуло. Воздух разорвал короткий, сильный, очень неприятный чмок. Фросю передернуло с головы до ног. И в этот момент она увидела, как гусь третий от конца стал падать камнем головой вниз. Он пересек желтый круг луны и исчез в сплошном мраке.

Фросю сковал страх. Она не могла двинуться с места, а потом побежала, помчалась, помогая себе крыльями.

Фрося неслась прочь от этого места, от озера, от высокой травы, от людей, от небытия.

Фрося не заметила, как домчалась до птицефермы. Она ее узнала и узнала открытую форточку высоко над землей.

Фрося подпрыгнула, зависла, но не удержалась за воздух и шлепнулась обратно на землю. С третьей попытки она все-таки достигла цели, уцепилась за форточку, перевела дух. А дальше – все проще.

Трепеща крыльями, Фрося слетела на пол, засыпанный опилками. Определила глазами свой ряд и свое спальное место, возле жирной суповой курицы.

Через несколько минут она уже была на месте, и никто не догадался, что она успела заглянуть в совершенно другую реальность. Плата за которую – небытие. А здесь, в углу, ей ничто не угрожает. Как хорошо!

Фрося закрыла глаза. На нее опустился покой. Покой – это когда больше ничего не хочешь, кроме того, что имеешь. Все познается в сравнении. Там, на воле, – сплошной риск и свежий воздух. А здесь – никакого риска. Охотников с ружьями сюда не пускают, да они и сами не пойдут. Их интересует дикое мясо, а не бройлеры.

На птицефабрике есть все, что нужно для жизни: питание и проживание. Плохое питание и тесное проживание, но все равно – бытие.

В конце бытия – убойный цех. Но об этом никто не думает. И человек тоже не думает, живет, пока живется.

Куры входят в пищевую цепочку человека. А человек? Может быть, он тоже входит в чью-то пищевую цепочку. Чью? Планеты Земля. Ведь Земля – живая. Так говорят. Нефть – кровь Земли. В середине ядро, как у каждой живой клетки.

Земля – живая. Ей тоже нужно постоянное питание и проживание.

Фрося стала устраиваться поудобнее и пару раз толкнула суповую курицу. Курица проснулась и недовольно забормотала.