Меланхолия - Рю Мураками Страница 18

Итак, Рейко решает накраситься. Она открывает свою сумочку и, не роясь, аккуратно достает оттуда губную помаду, тени для век, тушь… Все это рассыпается по полу. «Что это тебя так тря сет?» — говорю я. «Ах, учитель, я хотела только подкрасить губы. Если не подкрашусь, стюардесса будет надо мной смеяться.

А, вот, наконец». В руке у нее появляется что-то красное. «Стой, это же маркер, это не помада!» Но Рейко уже поднесла его к губам, и я пытаюсь ей помешать. Она в полном смятении. Ее начинает трясти еще сильнее. Вместо губ она быстро проводит маркером по лицу. Она не может удержать дрожь в руках. Схватив маркер, она должна была предвидеть это, тем более что она вытянула шею, и голова теперь стала похожа на голову доисторической рептилии, вылезающей из болота, как на татуировках, популярных в шестидесятые годы. «Стой! Пожалуйста, перестань!» — продолжаю орать я, заводясь в свою очередь. И вот она оборачивается… улыбается… «Но это же я, посмотрите, это же я, я всегда была такой…»

* * *

— Я могу рассказать вам и другой свой сон, даже сотню их, но, боюсь, вас это смутит, а я покажусь еще более смешным. Да уж, настоящая исповедь… Обычно говорят, что это отличное средство для того, чтобы исцелить раны, нанесенные самолюбию. Что до меня, то я никогда не думал, что впутывание в свое личное дело постороннего может принести облегчение. С чего бы это? Поду майте сами, почему простой факт исповеди обязательно должен принести утешение? Вздор. Какова природа физического страдания? Из всего того, что я знаю об этом, не следует, что оно сильно отличается от страданий, причиненных ранением в физическом смысле. Как человек, любящий наркотики, уверяю вас, что, когда Рейко впадала в очередной свой кризис, я не употреблял ничего, кроме марихуаны. Разумеется, это была ошибка. Надо полагать, я просто был не способен принимать ничего другого. Скорее всего, если бы я, предаваясь с Рейко страсти, рискнул попробовать иные наслаждения и полностью отдался им, я обнаружил бы, что она ничуть не отличается от других женщин, с которыми я переживал то же самое. Ничем не отличается! Это было бы абсолютно ясно Только наркотики могут стирать различия. Я не люблю такие не щи, как ЛСД, марихуану или мескалин. Они всего-навсего обостряют самосознание. А мне нравится, когда его вышибает вовсе. Когда оно исчезает, наступает бесконечность, а это уже чистая механика. Как только вы перестанете думать о том, как это делается, стираются последние различия. Все абсолютно одинаково. Такова сила наркотиков. Кажется, я становлюсь романтиком…

Я начал смутно предвидеть неприятности между мной и Рейко. Мне показалось, что в наших отношениях появилось что-то странное. Странное? На самом деле чистая иллюзия. Ничто. Чтобы это заметить, мне потребовалась чертова уйма времени — какая непростительная глупость! Мне почти что стыдно признаться в этом, да еще при таком количестве наркотиков, которое мне пришлось проглотить. Я чувствовал себя сильно задетым. Не думаю, что и моей жизни был когда-нибудь более бездарный эксперимент! И была лихорадка, и трещинки на коже появились — настоящая рана на моем теле. Словно это были язва, ожог, терзавшие меня изнутри. Я по-настоящему страдал.

Мой отец умер, когда я был совсем юным. Один раз я был женат, наш ребенок скончался через некоторое время после рождения. Эти два эпизода были для меня бесконечно мучительны. Вопрос не в том, который из них больнее отозвался во мне. В каждом случае печаль ощущалась по-своему. Но такое страдание переносилось легче, потому что в обоих случаях с любимыми людьми меня разлучала смерть. Время примиряет, не правда ли? И мысль убить Рейко посещала меня неоднократно. Убийство неверной женщины — не такое уж новое явление, и подобного рода случаи не всегда обусловливаются временным помрачением рассудка. Нет, проблема в том, что такая женщина продолжает жить. И живет с другим мужчиной. Тот факт, что она проводит время не с тобой, делает существование немыслимо тяжелым. «Ревность» — нот слово, которое отлично передает такие ощущения. Для человека, который от души старался наполнить ее жизнь счастьем, ревность невыносима. Как к этой женщине, отдавшейся своему любовнику, так и к мужчине, не имевшему своего «я». Я пережил ужасный период. Я первый раз вот так кому-то исповедуюсь, уверяю вас. У японцев не принято рассказывать о себе, как я делаю это сейчас. Чтобы говорить об этом с американцами, я недостаточно хорошо владею английским. А вам я все это рассказываю, наверно, оттого, что вы женщина, японка, вы умны, потому что вы здесь живете и работаете… Но, пожалуйста, не подумайте, что я затеял этот разговор, чтобы попытаться смыть с себя все дерьмо, в котором вывалялся, что хочу показаться безумным и оправдаться этим. Я всю жизнь ненавидел исповеди.

Будучи бомжом, я хотел проверить на опыте, когда наступает момент потери представления о границах самого себя. Я имею в виду момент исчезновения своего «я». Это не потеря рассудка, хотя я знавал многих, кто дошел до полного самозабвения. Вы не меняете одежду неделями, не имея ничего, неустанно вытираете пот, не умываетесь, и все это для того, чтобы снизить температуру на градус. И в какой-то момент пот, жир, сопли, моча, дерьмо, блевотина и кровь смешиваются на вас в одну массу, и вы теряете всякое представление о границах вашего тела. Вы доходите до того, что вам становится даже комфортно. Дерьмо? Я имею в виду ваши собственные испражнения. Но из этого незачем делать целую историю. Ну, вы перестаете испытывать какое-либо отвращение к собственному дерьму, а потом и к чужому. Ну, один или там два раза, может быть, испытаете, а потом все пройдет. Бомжуя, я быстро понял, что Соединенные Штаты — рассадник садистов. Это касается не только банд подростков, тусующихся целыми днями на улице. Днем на вас может наброситься кто угодно коммерсант, женщина или даже семейная парочка. Люди протягивают вам кусок, а потом могут ударить ногой. Ну, вы понимаете, о ком я? «У нас четырехдневный отпуск, и мы направляемся на западное побережье. Но это не означает, что мы такие уж богачи. Мы из деревеньки, что находится прямехонько между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско. Знаете Олдвич? У нас там скобяная лавчонка. Мы долго раздумывали, куда потратить наши скромные накопления. Можно купить макинтош, а можно съездить в Нью-Йорк, посмотреть балет. В конце концов, мы решили отдохнуть. Разгрузиться, так сказать, психологически. Мы будем смотреть балет первый раз в жизни. Мы в этом ничего не понимаем, мы не принадлежим к высшим слоям общества. Мы более скромного происхождения. Мы прилетели эконом-классом и сняли дешевенький номерок в «Холидейинн». Я не понимаю, что такое «Жизель» или «Петрушка». Не знаю даже, как это пишется. Во всяком случае, знаю, что это не по-английски. Энди и я сходимся в одном — путешествие не должно ограничиваться ресторанами и кино. Да, в этом мы едины. Человек… человек, да, думаю, что можно выразиться и так, человек нуждается в общении. Ну или что-то в этом духе. Мы хотим общаться с максимально большим числом людей. И поэтому мы выбрали именно вас. Думаю, вы понимаете. Я говорю «вас», хотя должна была сказать «Вас», именно так, с большой буквы, потому что… ну… видите ли, вас тут шестеро, не так ли? И мы хотим выразить свое уважение каждому из вас. Вы должны знать, что в ваших глазах еще есть проблеск… он никогда не погаснет». Все это происходит на юго-восточном углу Тайм-сквер. На пересечении с улицей Фрешэлл. Воздушные шарики, уличные торговцы…