Просветленный хаос (тетраптих) - Борис Хазанов Страница 18
Просветленный хаос (тетраптих) - Борис Хазанов читать онлайн бесплатно
В изодранной одежде, без шапки — потерял в лесу, — с повисшей головой, гость готов был поверить, что грезит; услыхав шорох, встрепенулся: к столу, мягко ступая в толстых носках, с двумя тарелками в руках приближалась Катерина. Узкие гранёные рюмкм, искрящийся графин с жёлтой, настоянной на лимоне водкой, сало тонкими ломтиками, студень с похожей на изморозь корочкой жира, ровно и важно горящие свечи в серебряном подсвечнике.
«Мне нельзя», — сказал я.
Она вопросительно взглянула на меня, держа графин над моей рюмкой.
«Я выпил эти чёртовы капли. Старуха сказала, ничего спиртного…»
Катя покачала головой, пожала плечами. Мы сидели под углом друг к другу. Я видел её широкое лицо, спокойные серые глаза, тёмно-ореховые волосы, пухлую шею, большую грудь.
Она пробормотала:
«Ничего, не повредит. Ну… со свиданьицем, что ли…»
После первой рюмки мне стало тепло, я смотрел на мою подругу и не мог наглядеться.
Она снова наполнила мою рюмку.
«А ты?» — спросил я.
«Мне хватит. Да и тебе больше не надо».
«Да ладно, — я махнул рукой, — семь бед, один ответ!»
Она строго взглянула на меня. «Будешь много пить — не сможешь».
«Что не смогу?»
«Сам знаешь».
«Катя, — сказал я, смеясь. — Ведь я старик».
«Ну и что?».
Я вспомнил про костёр в лесу.
«Это я разожгла. Чтобы ты не заблудился».
«Да, — проговорил я, обвёл слезящимися глазами посуду, лепестки огня, — я ведь и вправду чуть не заблудился…». И мы оба умолкли, мне казалось, она задумалась о чём-то.
Я сказал ей, что она удивительно похожа на мою жену. А кто же я, по-твоему, был ответ, я и есть твоя жена. Так-то оно так, пролепетал я, вот и две трефовых дамы тоже… или они у вас называются крести? Это всё капли, объяснил я и вдруг вспомнил: а как же криминальный аборт?
«Я не хотела тебе говорить. И просить тебя не хотела, ведь аборты запрещены. Решила самой выпутываться».
Я чуть не крикнул: да ведь это я, я тебя вытащил! Тебя полумёртвую привезли. Мне было тёмно, я велел подогнать к окнам машину. Разве я спорю, сказала она.
«Говорю тебе, решила сама. Я тебя знаю. С твоей вечной ревностью Ты ведь стал бы меня мучить. Дескать, не от тебя забеременела».
«Конечно, не от меня. От одного из этих мужиков водопроводных».
Мне снова хотелось возразить — и вообще: как всё это согласовать?.. Не отвечая, не споря со мной, знакомым движением сложив руки под грудью, она спокойно смотрела на меня с таким видом, точно всё это уже не имеет значения. Кто старое помянет… Завязав волосы узлом, в одной рубашке, она налила из кувшина горячую воду в корыто, разбавила холодной из другого кувшина. Помогла мне раздеться.
«Ишь, весь в смоле перепачкался… Завтра протопим баньку, а сейчас обмоемся, не лезть же таким в постель…»
Я хотел ей сказать, что вот так же, в корыте на двух табуретках меня купали в детстве. Ну, ну, бормотала она, держа наготове намыленную мочалку в голой руке, кого стесняешься. Расставь ноги пошире…
Высокая белая кровать с откинутым одеялом ждала.
Из вещества того же
(Только о любви)
Романтический рассказ
В старинном русско-татарском селе Красный Бор на Каме, году примерно в 42-м в разгар войны, в четвёртом или пятом классе средней школы был устроен вечер вопросов и ответов. Я воспользовался случаем и задал волнующий меня вопрос: существует ли электрическая связь между планетами? Другой вопрос задала одна девочка. Она спросила: почему в книжках всегда говорится про любовь?
Последовали компетентные ответы учителей. Физик Василий Егорович, эвакуированный из осаждённого Ленинграда, пожилой человек, обыкновенно дремавший на своих уроках, чем беспардонно злоупотребляли ученики, отпрашиваясь под разными предлогами из класса, пробормотал что-то маловразумительное. Второй ответ был обстоятельней. Учительница биологии, она же классный руководитель и завуч, долго говорила о любви и дружбе, о том, что второе важнее первого. Но в чём, собственно, заключается любовь, и отчего писатели так много внимания уделяют теме любви, не объяснила. Спустя годы я думаю, что девочка сама разбиралась в этих материях, и не хуже. Разбираюсь ли в них я?
Теперь я тоже пишу книги — в том числе о любви. Некогда меня обуревали такие темы, как тюрьма, лагерь, доносы, глухая секретность происходящего в стране: казалось, только об этом и можно писать. Только у нас, думал я, писатель располагает огромным, материалом столь жгучих, никем нетронутых, тем. А о чём писать литераторам, живущим в благополучных странах?
Франсуа Мориак, обязанный своей популярностью талантливым переводчикам, расходует свой дар на обсасывание мелких семейных неурядиц, — как видно, больше заняться нечем.
Сколько-то времени спустя мои литературные амбиции определились. Я, что называется, нашёл топор под лавкой. Этот топор был другой реальностью. Новая для того времени, и, может статься, самая важная, тематика поработила меня. Я написал свои первые лагерные вещи. До следующего поворота.
Однажды случилось… Окончив медицинскую аспирантуру, со своим бесполезным кандидатским дипломом — евреев никуда не брали, — я обивал пороги научных институтов в поисках работы, — а сам потихоньку сочинял мой первый роман с евангельским названием «Я Воскресение и Жизнь», о ребёнке без матери, у которого папа женится на чужой женщине. Как-то раз, когда я возвращался, как всегда, не солоно хлебавши домой, мне внезапно представилась головокружительная сцена. Мальчик, ему четыре года, встаёт ночью, разбуженный звуками в спальне взрослых, и видит в кровати, под одеялом, мачеху, которая давит и душит отца, хочет его умертвить, а он, беззащитный, лежит навзничь, как неживой. И с громким плачем ребёнок бежит прочь. Женщина в длинной ночной рубашке утешает его, прижимая к груди, говорит, что это так нужно, от этого у него будет сестричка, да и сам он родился по той же причине, потому что это — любовь.
Я не хочу сказать, что остыл в своей одержимости темами бесправия и террора в Советском Союзе. Просто для меня как-то само собой стало очевидным, что интимный мир, так называемая личная жизнь, отношения полов, брак — королевский домен литературы. Не зря Толстой сказал, что альков всегда пребудет главным сюжетом для писателя. Платон устами жрицы Диотимы (Симпосион, или «Пир») рассказывает миф об андрогине, двуполом первочеловеке. Обе половины, мужская и женская, разъединены, каждая ищет свою противоположность, чтобы соединиться с ней в служении могущественному и самому древнему божеству — Эроту.
Делать нечего — прошу воображаемого читателя простить мне отсылки к собственным сочинениям, к тем, что подтверждают правоту девочки на вечере вопросов и ответов.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments