И это тоже пройдет - Милена Бускетс Страница 18

Больше всего в жизни ты любила выходить в море на нашей яхте. Когда-нибудь я наберусь мужества и раскрою фотоальбомы, которые ты подарила мне на прошлый день рождения, за несколько месяцев до своей смерти. Я сто раз говорила тебе, что мне не нужны твои картины, скульптуры и книги, сколько бы они ни стоили, и единственное, что я хотела бы получить в наследство, – это семейные альбомы, которые начал заполнять еще дед, а ты продолжила. В тот день ты явилась ко мне с огромным сиреневым чемоданом (тащить его тебе помогала сиделка), набитым этими альбомами – наглядным свидетельством нашего былого счастья. Я буду листать их, пока не найду твою фотографию, на которой ты снята за штурвалом «Турурута»: ты стоишь с растрепавшимися от ветра волосами и улыбаешься. Этот снимок я поставлю на полку, рядом с папиной фотографией. Если я до сих пор не сделала этого, то лишь потому, что ты еще не стала воспоминанием. Только время – жестокое и беспощадное – справится с этой задачей.

Мы пестрой ватагой выкатились из дома и направились в сторону пирса. Во главе шагал Гильем, нахлобучивший на голову старый матросский берет, найденный в гараже. Мы шли по мощеным улочкам, мимо пустой в этот час церкви со сверкающей на солнце кровлей. Вокруг нее, словно солдаты вокруг полководца, выстроились дома – одинаковыми шеренгами, лишь кое-где оживляемыми вишневыми и розовыми облачками цветущей бугенвиллеи да начавшей желтеть зеленью редких деревьев.

Сразу за домами начинаются горы – когда-то на их склонах росли оливы. Веками окружающие городок со всех сторон, они превратили его в нечто вроде островка посреди остальной части области.

Кажется, даже море – то тихое, то бурное, то печальное, то ликующее, то буйное, то кроткое, то пестрящее лодками и яхтами, то пустынное, словно утомленное, – уважительно омывает этот клочок суши, не подвластный влиянию времени и спокойно переваривающий нашествие туристов.

Дети в спасательных жилетах, таких же оранжевых, как буйки, покачивающиеся на воде, вместе с Гильемом и Патум терпеливо ждали на причале лодочника, который обещал доставить нас к месту швартовки яхты. Уго и Пеп тихонько переговаривались; Каролина присматривала за маленькой Ниной, чтобы не свалилась в воду; мы с Софией пошли за пивом. Гильем мгновенно нашел с лодочником общий язык, тот дал ему номер своего мобильного и попросил позвонить, когда соберемся назад.

– Пош, напомни мне вечером, чтоб я купил ему бутылку рома.

Спокойная морская гладь сверкала так, словно ночью все звезды упали с небес в волны. Я опустила за борт руку, и от пальцев побежали, тут же исчезая, три пенных следа. В глубине серыми тенями сновали крохотные рыбки. Пляж быстро удалялся от нас – вместе с толпами отдыхающих в разноцветных купальниках, смехом, криками и плеском воды. Гильем настоял, чтобы на яхту мы поднялись по одному, соблюдая порядок, и каждому указал место. Затем, достав с помощью Эдгара румпель и винт, встал посредине палубы и лихо заломил берет.

– Так, дети! – копируя твои интонации, провозгласил он. – С места не вставать! Яхта – штука опасная. Эдгар! Эдгар, устанавливай винт! Осторожнее, не урони. Где якорь? В воде? За что-то зацепился? Кто прыгнет в воду и освободит якорь? Как не зацепился? Ну слава богу! Ключи! Где ключи? Кому было поручено взять ключи?

Он изобразил тебя настолько похоже, что все засмеялись.

Послюнив кончик указательного пальца, Гильем поднял его вверх, потер лоб, озабоченно осмотрел горизонт и превратился в Пако – одного из наших старых друзей.

– Так, поглядим… Сегодня дует гарби ^[4]. Да-а… Обстановка сложная, может дойти до критической… Лучше далеко от порта не отходить. Быстренько искупнемся, и домой.

– Да ведь море как зеркало! – запротестовал Нико. – И ветра совсем нет.

– Знаешь, малыш, я хожу в море много лет и знаю, что говорю. Если не будете меня слушать, сойду на берег. Справляйтесь без меня. Только не нойте, когда течение дотащит вас до Майорки. Помню, в молодости…

Яхта скользила по морской глади, тарахтенье мотора – осипшего старого курильщика – мешало разговаривать, зато не мешало смотреть вдаль. В такие минуты слова не нужны: красота на то и красота, что позволяет отдаться течению собственных мыслей. Я почувствовала в своей руке пухлую ладошку Нико. Дети под присмотром Гильема по очереди вставали у руля. Эдгар уселся, свесив ноги, на корме, как делала и я, когда была ребенком. София, закрыв глаза, потягивала пиво. Патум дремала, развалившись у моих ног. Пеп, которому профессиональный долг диктует глядеть во все глаза, даже когда все остальные блаженствуют от безделья, щелкал фотоаппаратом. Каролина качала на коленях уснувшую под мерный шум мотора Нину. Уго загорал.

Небольшую бухту мы прошли одновременно с еще двумя яхтами, пассажиры которых приветственно помахали нам руками. Вода была так чиста и прозрачна, что виднелось дно, утыканное острыми камнями, – казалось, опусти ногу – и коснешься их. Разумеется, это была лишь иллюзия: на самом деле глубина здесь больше двадцати метров. Но вот мотор смолк, и обволакивающая дремота слетела со всех разом, словно по щелчку пальцев невидимого гипнотизера. Патум – отличная пловчиха, как и все собаки ее породы, – залаяла и принялась нетерпеливо крутиться на месте. Первым нырнул Эдгар. За ним головой вниз, почти вертикально, прыгнула Патум. Младшие дети сгрудились у трапа, готовые по очереди спуститься в воду. Гильем и Уго проверили, как заякорено судно.

– Представляете, – вдруг воскликнула София, – я забыла купальник!

И посмотрела на нас невинным взглядом маленькой шалуньи.

Мужчины сделали вид, что не расслышали ее слов. Уго только слегка приподнял бровь над солнечными очками и чуть заметно улыбнулся. Гильем покосился на нее и еще раз – возможно, чуть резче, чем следовало бы, – дернул за якорный канат. Пеп, не выпускавший из рук фотоаппарата, стыдливо повернул видоискатель в сторону моря. А Нико – он-то натянул плавки еще утром, как только встал с постели, – шепнул мне на ухо: «Вот дура эта София! Как можно забыть купальник?»

– Ну и ну! Мы полчаса ждали тебя на жаре в битком набитой машине, а ты умудрилась забыть купальник? – насмешливо произнесла я. – Чем же это ты занималась?

– Что поделаешь? Рассеянность!

– Не иначе.

– Ну так купайся нагишом, – посоветовала Каролина. – Это гораздо приятнее.

София, с той же элегантной непринужденностью, с какой зимой, заходя в помещение, сбрасывает с себя меховое манто (им же она укрывается, когда ей вздумается вздремнуть днем на диване, на нем же, тысячу раз пьяным голосом признавшись мне в любви, укладывается спать прямо на газоне), повела плечами, и длинная выцветшая туника в розовую и серую полоску соскользнула с них и упала на палубу. София сильно оттолкнулась ногами и нырнула. Ее тренированное тело вошло в воду плавно, без брызг, словно пронзивший морскую гладь луч карамельного цвета.