Случайный турист - Энн Тайлер Страница 18

Мэйкон простонал.

– Верно, – сказал он. – Я не знаю, как себя вести в таких случаях.

– И затем вы стрижете лужайку как ни в чем не бывало.

– Так трава-то растет.

– Да любой бы с радостью сделал это за вас.

– Спасибо, конечно, но работа доставила мне удовольствие.

– Вот. Понимаете, к чему я клоню?

– Нет, погодите. Давайте немного упорядочим нашу беседу…

– Вот об этом-то я и говорю!

– Вы начали о Саре. И перескочили на то, как я огорчаю соседей.

– Так это одно и то же. Может, вы не в курсе, но со стороны вы смотритесь, как будто вы сам по себе. Вы гляньте, как вы ходите! Вы ж несетесь галопом, голова впереди ног. Если кто попробует вас остановить, чтоб… я не знаю… ну там выразить соболезнование, вы же его стопчете. Я-то знаю, что вам не все равно, и вы это знаете, но как это выглядит для других, скажите на милость? Неудивительно, что она взяла и ушла.

– Я ценю вашу заботу, Гарнер, но Сара прекрасно знает, что мне не все равно. Не такой уж я недотепа, каким вы меня выставляете. И потом, наш случай не из простенького разряда брак-этот-можно-спасти. Я хочу сказать, вы чертовски заблуждаетесь, Гарнер.

– Ладно. – Старик уставился на бейсболку, потом резко ее напялил: – Принесу-ка я вашу почту.

– Хорошо. Спасибо.

Шаркая, Гарнер вышел на улицу. Его уход встревожил Эдварда, пес опять залаял. Мэйкон разглядывал свою гипсовую броню и прислушивался к репликам мыльной оперы, доносившимся из гостиной. Эдвард крутился у двери, подвывая и стуча когтями. Вернулся Гарнер.

– В основном каталоги, – сказал он, сгружая ношу на стол. От него пахнуло уличной свежестью и сухими листьями. – С газетами не заморачивайся, сказала Бренда, выкинь, и все.

– Да, конечно. – Мэйкон встал. Пожали друг другу руки. Жесткая ладонь и узловатые пальцы Гарнера на ощупь были точно скомканная бумага. – Спасибо, что зашли.

– Пустяки, – сказал Гарнер, глядя в сторону.

– Вы уж извините, если я… показался несдержанным.

– Да нет. – Гарнер вяло махнул рукой: – Бог-то с ним. Не берите в голову.

Он развернулся к выходу, и Мэйкона тотчас затопило доводами, которые надо было привести. Не я один виноват, хотел он сказать. Сара тоже приложила руку. Ей нужен человек-скала, хотел он сказать, такой вот несокрушимый. Иначе почему она выбрала в мужья меня? Но он промолчал и только смотрел старику в затылок. В бурой морщинистой ложбинке, резко обозначенной шейными жилами, было что-то жалкое.

С работы вернулись братья, в доме воцарилось умиротворение. В гостиной Роза задернула шторы и зажгла неяркий свет. Чарлз и Портер переоделись в свитеры. Мэйкон готовил свою особую салатную заправку. Он считал, что если пряности сперва потолочь в ступке, вкус будет совсем иной. Все соглашались, что заправка ему удается как никому. «Вот ты уехал, – жаловался Чарлз, – и нам пришлось перебиваться магазинной дрянью». Он так говорил, словно Мэйкон куда-то отъезжал на неделю-другую, как будто все его супружество было лишь недолгой отлучкой.

На ужин Роза подала тушеное мясо, салат с заправкой Мэйкона и печеную картошку, их издавна любимое блюдо. Они пристрастились к ней еще малышней, и даже потом, когда подросли и могли приготовить себе что-то иное, всякий раз, как Алиша оставляла их на собственное попечение, питались исключительно печеной картошкой. В запахе печеного «айдахо» было что-то невероятно уютное и еще что-то такое непреходящее, как это для себя называл Мэйкон. Он хорошо помнил те давнишние зимние вечера: за кухонными окнами чернота, в углах копошится мохнатая тьма, а они вчетвером сидят за щербатым эмалированным столом и тщательно обмазывают маслом выскобленные картофелины. Пока масло впитывалось сквозь кожуру, готовился маринад; кожура сохранялась до самого конца. Это стало почти ритуалом. Помнится, однажды мать куда-то надолго отъехала и ее подруга Элиза приготовила им какую-то квелую фаршированную фигню, даже отдаленно не похожую на настоящую печеную картошку, под названием «картофельные кораблики». Они брезгливо сморщились, выковырнули начинку и съели только кожуру, притворившись, что не заметили кулинарной оплошности. Кожура должна хрустеть. Солить не надо. Перец должен быть свежемолотым. Паприка допускалась, но лишь американская. Венгерская чересчур жгучая. Мэйкон обходился без нее вообще.

За ужином Портер вслух раздумывал, что ему делать с детьми. Завтра очередное еженедельное свидание, он поедет в Вашингтон, где дети его жили с матерью.

– Штука в том, – говорил он, – что ресторанная кормежка ужасно ненатуральная. Настоящей едой там и не пахнет. И потом, у троицы моей разные вкусы. Вечно они спорят, куда пойти. Одна на диете, другая стала вегетарианкой, третий не выносит хрустящей еды. Кончается тем, что я ору: «Всё! Хватит! Идем туда-то!» И весь вечер все сидят надутые.

– Может, тебе вообще не ездить? – резонно предложил Чарлз. (Своих детей у него не было.)

– Да нет же, я хочу их проведать. Просто желательна иная программа. Знаешь, что было бы идеально? Чтоб мы вместе что-нибудь мастерили. Как было до развода, когда Дэнни помогал мне сменить фильтр в водонагревателе, а Сьюзан сидела на доске, которую я пилил. Вот если б я приехал, а Джун с мужем свалили в кино или еще куда, и мы бы с ребятишками прочистили водостоки, утеплили окна, заизолировали трубы с горячей водой… От муженька этого толку ноль, наверняка трубы так и остались голые. Я бы даже захватил свои инструменты. Чудесно провели бы время! Сьюзан сварила бы нам какао. А вечером я бы собрал свои причиндалы и отбыл, оставив дом в идеальном состоянии. Джун должна бы ухватиться за такой шанс.

– Так предложи ей, – сказал Мэйкон.

– Нет. Она не согласится. Такая непрактичная. На прошлой неделе я ей говорю: ты заметила, говорю, что на крыльце ступенька расшаталась? Наступишь, она гуляет. Да ладно, отвечает, так всегда и было. Словно это предписано свыше и поделать ничего нельзя. Водосток забит прошлогодней листвой, а она мне – это же природа, зачем идти против нее? Ужасно непрактичная.

Сам Портер был практичен невероятно, такого еще поискать. Из всех Лири только он разбирался в финансах. Лишь благодаря его финансовым способностям семейное дело, не особо прибыльное, держалось на плаву. В начале века дед Лири основал скобяную фабрику, которая в 1915-м перешла на выпуск бутылочных крышек. Он себя величал «Закупорочным королем», и прозвище это помянули в его некрологе, но вообще-то основным производителем крышек была «Бутылочная пробка», а дед Лири плелся на втором, а то и третьем месте. Единственный сын его, Закупорочный принц, едва заняв отцовское место, добровольцем ушел на Вторую мировую войну, выказав взбалмошность несравнимо опаснее любого закидона Алишы. После его гибели дело кое-как ковыляло без особых достижений, но и без полного краха, пока свежеиспеченный дипломированный специалист Портер не взял финансы в свои руки. Для него деньги были сродни летучему химическому веществу, которое в соединении с другими веществами дает любопытную реакцию. Портер не стремился к наживе, его интересовали не сами деньги, но захватывающие возможности, которые они открывали; кстати, после развода он без единого слова почти все свое имущество отдал жене.