Якоб решает любить - Каталин Дориан Флореску Страница 18

Прежде чем перед Каспаром открылся просторный вид на запад, ему пришлось прошагать последний отрезок пути по самым необычным краям из тех, что ему доводилось видеть. В изрезанных долинах возвышались скалы причудливой формы, похожие на башни, исполинские грибы и даже на замки. Война не избавила его от суеверий, и потому он пугался этих зловещих фигур. Но потом перед ним появилось плато, пологий склон, который, как он надеялся, был уже в Лотарингии.

Мучимый лихорадкой, он провел несколько дождливых дней на подгнившем сене в каком-то сарае. До Марсаля он добрался глубокой ночью. Все это время ему никто не встречался, словно вся эта земля была заброшена. Земля, некогда процветавшая, когда по Мозелю и по торговым дорогам отсюда везли пиво, вино и соль, шерсть и ткани в Мец, Трир, Кёльн и Майнц. Благодаря соли он и понял, что наконец добрался до места.

Наступив на ил, Каспар наклонился, окунул в него пальцы и облизнул их. Он стоял на краю одной из множества больших луж, что каждый год образовывались вдоль русла речки Сей и служили источником дохода для его отца. Крупицы соли на языке хватило, чтобы пробудить в нем новые воспоминания.

Из такого же ила его отец добывал соль, а когда летом эти лужи высыхали, он занимался тем же самым в Муайянвике, где ценный продукт доставали из глубокого колодца. Три тощие, старые лошадки ходили по кругу, вращая механизм, и поднимали ведра с водой на поверхность. Когда колодец надо было обновить, отец спускался туда, на пятьдесят футов в глубину. То, что он мог однажды утонуть в колодце с соленой водой, никогда не приходило ему в голову.

Каспар жевал мясистый стебель солероса, он был соленый и сильно отдавал рыбой, но все-таки годился в пишу. В темноте он узнал это растение на ощупь, положившись на свои пальцы. Если бы они ошиблись, то Каспар мог бы отравиться какой-нибудь ядовитой травой, а их там хватало. Он все думал, как бы проникнуть в Марсаль незамеченным, чтобы найти сухое местечко для ночевки, но вдруг услышал поблизости два голоса.

Двое лотарингских солдат звали третьего, отставшего. Лотарингцы были союзниками имперцев, они бы повесили Каспара, если б узнали, что он воевал на стороне шведов. Каспар же снимал одежду и с мертвых лотарингцев — слишком велика была нужда, чтобы разбираться, кто земляк, а кто чужестранец. По-видимому, Марсаль хорошо охранялся, к тому же город был обнесен стеной, а перед главными воротами стояли часовые — горящие факелы были видны издали. Те двое пошли дальше, а Каспар, напоследок еще раз поглядев на недоступный ночлег, решил продолжить свой марш на Дьёз.

Он пошел по той же дороге, по которой пришли солдаты, но едва тронувшись в противоположном направлении, он наткнулся на их товарища — тот сидел на корточках и справлял большую нужду. Солдат чертыхнулся, запутался в штанах и повалился на бок. В панике он начал кричать и шарить рукой по земле, нащупывая шпагу, но Каспар отшвырнул ее ногой далеко в сторону.

Очевидно, люди у ворот обратили на них внимание, там началось какое-то оживление. Каспар понимал, что времени у него немного, скоро этого солдата хватятся. А тот уже вытащил кинжал и вслепую наносил удары в темноту, туда, где должен был быть враг.

Каспар же отвесил ему пинка ниже пояса, и тот заорал от боли еще громче. Теперь перед городской стеной пришли в движение несколько факелов. Он уже хотел дать деру, но лотарингец схватил его за ногу, пытаясь повалить на землю. Тогда Каспар другой ногой несколько раз ударил солдата по голове, и тот отпустил его.

Пока солдат стонал и приходил в себя, Каспар сел на него и снял кожаную перевязь с несколькими мешочками, в которых могла быть ценная добыча. Он забрал себе и мушкет, на который случайно наступил, и в самый последний миг успел отскочить в кусты. Стражники уже подошли так близко, что чуть не задели его. Под покровом темноты и высокой травы Каспар начал последний марш-бросок — вверх по реке, домой.

* * *

Какой же дом он ожидал увидеть? Ведь ощущение чего-то своего, более-менее постоянного, ему доводилось испытать в лучшем случае в амбаре крестьянина, где он как-то был расквартирован на зиму. Он знал, что это должен быть двор с колодцем, хорошо заметный с берега речки, примерно в четверти мили от деревни. А за домом должно быть возвышение, что-то вроде кочки на ровной линии горизонта.

Но сумеет ли он отыскать это место и стоит ли там до сих пор родительский дом или уже остались только заросшие кустами развалины? Поняв всю безнадежность своего замысла, он снова пожалел, что дезертировал. Еще немного, и он развернулся бы, едва не достигнув цели, и где-нибудь дал бы завербовать себя на какую-нибудь войну. В Меце или Нанси наверняка по достоинству оценят опытного бойца.

Наступило холодное утро, напомнившее о приближении суровой зимы, и вместе с ним над землей разлился густой туман — казалось, он состоит из какого-то особого вещества, которое можно схватить рукой. Каспар всю ночь шел вдоль берега Сейя, по речке было удобно ориентироваться.

На рассвете он остановился у какого-то мостика, чтобы разглядеть свои трофеи. Мушкет был меньше и удобнее его старого. Он наверняка найдет на него покупателя. Но в мешочках не оказалось ничего интересного, даже табака, только порох и несколько пуль. Каспар улегся под мостом и скоро уснул.

Он совсем не ожидал, что все случится так быстро. Едва проснувшись, отряхнув одежду и подняв взгляд, он увидел двор прямо у холма, единственного на всю округу. Все в точности, как он помнил. Дыма видно не было, и возле дома никто не показывался, но Каспар оставался настороже, ведь двор выглядел вполне обжитым. На веревке ветер полоскал кое-какое белье, а из хлева он отчетливо слышал мычание коровы.

Он поискал, где бы ему спрятаться, но кроме пары кустов, рощицы на вершине холма и амбара чуть поодаль от дома, никаких укрытий не было. Туман постепенно рассеивался, а Каспар стоял на открытом месте. Он пригнулся и побежал к вершине холма, огибая двор по широкой дуге и не спуская глаз с дома.

Оказавшись наверху, он сел на поваленное дерево и стал выжидать. Уж что-что, а это он умел. Кинжалом он обстругивал ветку, все время одно и то же движение. Через некоторое время из дома вышла девушка лет шестнадцати, не больше, и, как полагается крестьянке, в белом чепце и переднике. Она бросила короткий взгляд в его сторону, потом взяла подойник и зашла в хлев.

Тут он понял, что замечен и что за ним уже наблюдают. Но ему годами приходилось довольствоваться только сношениями за деньги с уродливыми, потасканными женщинами, поэтому он был так увлечен созерцанием девушки, что чуть не проглядел, как крепкий мужчина вылез из окна, перемахнул через забор и, прячась за редкими кустами, стал подниматься к нему с ножом в руке.

Каспар встал, поставил мушкет дулом вверх, засыпал в ствол порох, вставил пулю, потом утрамбовал все это обструганной веткой. «Ближе, — прошептал он и насыпал пороху еще и на полку замка. — Еще ближе». Прицелился, спокойно выстрелил. Мужчина вдруг остановился, как будто передумал подниматься, потом ноги его подкосились, он осел и рухнул лицом вниз.

Девушка с криком кинулась к дому, бросив подойник, и молоко полилось на землю, точно так же, как кровь убитого. В тот же миг на улицу выскочил старик, схватил, что попалось под руку, — косу — и побежал к Каспару. Он с трудом карабкался по склону, несколько раз съезжал вниз и начинал сначала. Тем временем Каспар перезарядил оружие и сделал второй выстрел.