Князь тумана - Мартин Мозебах Страница 18

— Да и душа старовера уже не здесь, она улетела далеко. Теперь-то он знает, как на небесах кладут крестное знамение — двумя или тремя перстами!

Капитан Абака прикрыл глаза веками, невнятно буркнул два-три слова и получил из рук ординарца плоский портфель. Буркнув еще раз, он получил из рук проворного молодого человека как по волшебству появившиеся вдруг очки, такие тоненькие и хрупкие, что, напяленные на крупнокалиберное лицо капитана, они, казалось, вот-вот треснут пополам.

— Попрошу вас, господа, проявить немного терпения, — обратился он к присутствующим, снова став любезным. — Я не стану переводить вам все подряд, а только самое основное. В ответ на мою радиограмму Министерство иностранных дел его императорского величества в Петербурге связалось с рейхсканцелярией в Берлине. Рейхсканцлер поставил в известность русское министерство, что Германия не имеет никаких интересов на острове Медвежьем и не преследует в связи с ним никаких целей. Германия и Россия подтверждают достигнутую международную договоренность о том, что заполярные земли будут оставаться нейтральной территорией. Согласно воле, выраженной Германией и Россией, остров Медвежий остается ничьим. — Остзейское раскатистое "р" так и рокотало, в голосе прибавилось металла. Внезапно на капитана Абаку накатило гневное воодушевление. Выпученные глаза еще больше округлились и полезли из орбит. Угрожающим тоном он зачитывал, попутно переводя, куски документа. Начав тихим голосом, он, дойдя до заключительного требования, гаркнул так громко, что Лернер и Рюдигер вздрогнули. — Если же эти международные соглашения будут нарушены одной из сторон, то Россия заявляет… — произнес Абака, и тут его устами заговорил резкий и раздраженный голос России: — Я заберу его себе! В наступившем после этих слов завороженном молчании Абака, снова приняв шутливый тон, продолжил: — Я восхищаюсь немцами. Как же они доверяют своим институтам! Засунуть бумагу, на которой записано обоснование их якобы законных притязаний, в бутылку из-под коньяка и думать, что таким образом создан правовой факт! Это безумие, но безумие плодотворное! Ну вот мы и обменялись мнениями. Договорились. Не поохотиться ли нам вместе несколько деньков? Охота здесь фантастическая. Тюлени, моржи, северные олени, белые медведи — звери так и лезут сами под выстрел! Давай, брат капитан, подстрели для жены хорошую шубку!

Упоминание о супруге-капитанше, казалось, вывело наконец отставного корветтен-капитана из столбняка. Госпожа Рюдигер питала к своему мужу отвращение. Еще до отставки она ушла от него и стала жить отдельно, но, пока он состоял на службе, не требовала развода. Единственные приветы, посылаемые капитаном Рюдигером время от времени своей капитанше, были злобные письма, которые отнюдь не оставались без ответа. Предложение подарить этой женщине собственноручно добытую шубу прозвучало для него как чистейшее издевательство. Нет уж, никакой общей охоты!

Капитан Абака выразил сожаление. Но Лернер не растерялся и вышел из положения, сославшись на то обстоятельство, что еще не имеет на руках послания рейхсканцлера. У него складывается такое впечатление, что послание может отличаться некоторыми нюансами от того, что было только что прочитано. Абака пожал плечами. Разумеется, есть отличия. Дипломаты не были бы дипломатами, если бы, воздвигнув глухую стену, не оставили в ней скрытой лазейки. Однако охота зовет!

Рюдигер и Лернер молчали всю дорогу в лодке, молча взошли на палубу. Не приказать ли поднять якорь? В кают-компании Мёлльман со штурманом играли в покер. Матросы скучали. Может, лучше было отпустить на охоту хотя бы других членов экипажа? Рюдигер словно окаменели и не отзывался ни на какие предложения Лернера. Лернер ворочал в голове тревожные мысли, но они вращались по кругу. Если бы здесь была госпожа Ганхауз! Даже не зная, что делать, она никогда не позволяла себе впадать в отчаяние. "Всегда есть ка-кой-то выход" — было ее девизом. То, что порой выход может быть неприятным, ее, казалось, не волновало.

Они еще стояли у поручней, как вдруг подошел радист с листком в руке. Подумать только! Это уже пришел ответ Рихтгофена из Берлина. Было очевидно, что инциденту на Медвежьем острове там придавали большое значение.

— Нет, позвольте уж я вам прочту! — сказал Лернер, отстраняя руку Рюдигера, уже протянутую за листком. Он опасался, что Рюдигер в ярости разорвет послание и выбросит за борт. Кстати, у Рюдигера было большое искушение поступить именно так, не читая.

"Во-первых, я хочу обратить ваше внимание на то, что вы заблуждаетесь, — писал господин фон Рихтгофен, — полагая, что, огородив земельный участок, а тем более просто обозначив его пограничными столбами, вы приобретаете его в частную собственность для себя или для лица, давшего вам такое поручение, со всеми вытекающими согласно немецким законам правами. Для острова Медвежьего действует иной правопорядок, на основании которого частная собственность вообще не может там приобретаться. Поэтому, если некие третьи лица вторгаются на огороженный вами земельный участок, не считаясь с установленными вами по вашему собственному усмотрению запретами, вы не можете рассчитывать на безусловную защиту со стороны Германского государства".

Тут капитан Рюдигер не выдержал:

— Где ж это слыхано! Такая чепуха! Это же конец всякого правопорядка, победа анархии! Чтобы правопорядок, действующий на Медвежьем острове, мог быть основой для возникновения наших прав! Как будто бы в естественном состоянии, вне рамок государственности, нет ни права, ни собственности! Как будто всякое право — положительно! Как будто естественное право опирается на положительное право, а не наоборот! Неужели когда Моисей странствовал по пустыне, не было никакой собственности? Неужели Робинзон Крузо не приобрел прав на свою пещеру? И разве Христофор Колумб не передал Кубу в собственность испанской короны? Рихтгофен, ты, вопреки своей фамилии, не прав, тебе надо бы зваться Унрехтгофеном! [9]Если Германия зовется рейхом, то есть империей, и не хочет обогащаться и расширяться, то как же она станет настоящим богатым рейхом? [10]А как же Абакины медведи? Чьи они тогда? Они принадлежат сами себе, пока дышат. И принадлежит ли староверу, похороненному на горе, его могила или земля, в которой он покоится, которая покрыла его, в которой он растворился, которая с ним смешалась и, однако же, никогда ему не принадлежала при жизни? Молчите, Лернер! Отсюда вы не вычитаете никаких полезных мыслей, кроме безумия, которое порой овладевает самыми трезвыми головами, когда они пытаются подвести жизнь под надуманную схему!