Сайонара, Гангстеры - Гэнъитиро Такахаси Страница 18

— Господи, у меня есть лицо! Никаких сомнений, это оно! Прекрасные очертания!

Так, обнимая маску пальцами, он наконец успокоился.

— Скажи мне, — заговорил он. Я думала, что теперь, когда эта проблема отпала, он перейдет к другим, сделает последние распоряжения. Однако вместо этого муж спросил: — А чем в природе занимается наш ящер-ядозуб? Я никак не могу себе этого представить.

На этот раз я тоже потерялась в догадках. Не могла подобрать подходящих слов: а чем же действительно занимается ядозуб?

— Ладно, беда не приходит одна…

Сказал мой второй муж и испустил дух.

Престарелая дама ожила и помолодела, когда рассказывала о своих супругах. Как будто сбросила лет сорок. На моих глазах происходило чудо: стодвадцатилетняя вдруг становилась восьмидесятилетней.

— Вы только посмотрите на меня, какой я стала уродиной. Доживаю остаток дней в постоянной готовности, что Он в любой момент приберет меня к себе, — поведала старая дама. — Но все же еще одна вещь беспокоит меня.

Старуха улыбнулась своему монстру в клетке.

Тот распластался на дне, такой незыблемый, что казалось, с нашей вселенной ровным счетом ничего не происходит.

— Я все же хочу попытаться выразить в словах, чему подобен этот монстр-ядозуб. Написать это на листке бумаги, который захвачу с собой в тот мир, куда перешли оба моих мужа.

— Так вы пытались описать в словах этого…

Я колебался между словами «монстр» и «ящерица-ядозуб».

— …это животное, — наконец закончил я.

— Да., но у меня ничего не получалось. Наверное, у меня просто нет поэтического дара.

Я внимательно осмотрел ее питомца.

После чего написал на доске:

О, ящер-ядозуб!

О, монстр!

Это было единственно возможное начало.

Затем я продолжил:

Зеленый, гладкокожий,

С перепонками на пятипалых лапах

И сомкнутыми веками,

Длинными, тонкими задними конечностями,

Таким же тонким, узким хвостом,

Совершенно прямым.

О, ящер!

Отложив мелок, я глянул в клетку.

Ящер лежал бездвижно, как прежде. Разве что кожа покоричневела и покрылась едва заметными пупырышками, которые постепенно превратились в бугорки, на передних лапах выросли когти, а между глаз — рог, хвоста же не было вовсе.

— Вот так всегда и происходит, — сказала старуха с печальной усмешкой.

Я снова взялся за мелок.

О, бронзовокожий, пупырчатый монстр!

Какого дьявола ты отрастил себе острые когти,

Выпростал рог меж двух буркал

И как ты избавился от хвоста?

Очевидно, монстру не пришлось по вкусу мое стихотворение: он принялся энергично хлопать громадными крыльями, бросая на меня подозрительные взгляды тремя из своих четырех глаз, и весьма ловко щелкать по полу клетки теперь уже двумя хвостами.

Я опустился на стул.

Ящер, располагавшийся между нами, принял прежнее состояние.

Выведенный из равновесия, уязвленный наш «господь» менял формы, но потом так же незыблемо превращался в себя.

— Думаете, это невозможно? Ничего не получится? — с последней надеждой спросила старуха.

Неужели поэзия бессильна?

Я шепнул старой даме кое-что на ухо.

Она поднялась, нерешительно подошла к доске и взяла мелок.

Я хранил молчание.

Старая дама думала.

Затем мелко-мелко стала писать что-то. Это заняло у нее время. Я не сразу понял, что это, но, судя по иероглифам, это было ее имя, которое с трудом можно было прочесть. Закончив, она повернулась к птичьей клетке. Ящер стал тем, что было записано на доске.

— О, это просто чудесно!

Бросив мелок, старушка дрожащими губами поцеловала меня в лоб. Как сына. При этом она держала мою голову в горячих от волнения ладонях.

Как только старая дама ушла, я приблизился к доске и стал читать стихотворение, которое она оставила.

Бьюсь об заклад, вы заинтригованы, что же это был за стих. Но у меня нет способа передать его вам через слова на страницах.

Я не могу изложить его понятным вам языком.

И никто бы не смог.