Кот в сапогах - Патрик Рамбо Страница 18

— На голосование! — возгласил депутат из тех, что занимали первые ряды.

— Чем же вы их замените?

— Комиссией в новом составе, и пусть возьмут на учет зерно и хлеб, выпустят из тюрем патриотов, а наши секции объявят себя постоянно действующими!

— Что ж, — сказал Делормель, удивленный притязаниями этого бойкого субъекта. — Пусть решает председатель.

И он поднял глаза на Буасси д’Англаса, но тот как воды в рот набрал.

— Он устарел, этот председатель!

— Другого! Другого!

Говорильне конца не будет, сообразил Делормель, но санкюлотам надоест. Им подавай обещания? Почему бы и нет? Подумав так, он в то же мгновение заметил у выхода Тальена, тот прошел под аркой и скрылся из виду.

Незадолго перед осадой Тюильри Комитет общественной безопасности из предосторожности удалил оттуда мюскаденов. Они возбуждали у мятежников слишком сильную ненависть, их бы всех перебили. Итак, они, расположившись в отдаленных уголках парка, нежились меж грядок на травке в тени деревьев. Им выдали деньги и ружья, переписав их поименно в полицейский регистр; самые недоверчивые, среди которых были Сент-Обен и его приятель Дюссо, отказались фигурировать в этом списке и ограничились тем, что смотрели, как жандармский лейтенант объясняет добровольцам ружейные приемы, ведь многим никогда еще не случалось хотя бы разок выстрелить. Сент-Обен посмеивался, глядя на унылую физиономию лейтенанта, принужденного возиться с рекрутами, которые из всех видов оружия предпочитали болтовню.

— Ружье заряжают в двенадцать приемов…

— Двенадцать? Почему двенадцать? — переспрашивал мюскаден с собранными в шиньон волосами.

— Потому что по уставу! Я повторяю. Открываете полку…

— Это как?

— Вот здесь, шпак несчастный!

— Ну, открываю. Ой, чуть ноготь не сломал!

— Берете патрон…

— Где, черт возьми? — морщился другой щеголь.

— В походной сумке.

— Я тут ничего не вижу…

— Она у вас что, пустая? Вам такую выдали?

— Ах нет… Но ее ремень портит форму моего редингота.

— Так что вы видите в вашей походной сумке? — багровея, вопрошал офицер.

— Два бумажных свертка.

— Так вот, это и есть ваши патроны, дуралей! Два пакета по пятнадцать патронов в каждом!

— Не кричите, лейтенант…

— Чтобы взять патрон, разорвите обертку…

— У меня нет ножа, — плаксиво тянул тощенький юнец в зеленом.

— У меня тоже, лейтенант. Чем же мне?..

— Зубами!

— Но у нас же будет полон рот пороху!

— Какой у него ужасный запах, лейтенант!..

Тальен, размахивая руками, шагал по аллее. Он представил отчет комитетам и только что выступил с предостережениями перед двумя сотнями завербованных юнцов:

— Бунтовщики сейчас диктуют свои законы! Они притащили пушки своих секций! Они терроризируют Собрание, убили Феро!

— Феро?

— Депутата от Пиренеев. Они спутали его с Фрероном.

— Пойдем разделаемся с ними! — предложил Сент-Обен, вскакивая с места прыжком.

— Нет-нет! Спокойствие! — сказал Тальен.

— Комитеты отказываются нас использовать?

— Нужно дождаться благоприятного момента, — объяснил Тальен. — Ваше время придет.

— Что-то оно не торопится, господин Тальен.

— Если мы не нужны, пойду обедать, — заявил Сент-Обен, щелкая своим хлыстом, которым успел обезглавить ближайшие розы.

— Хорошо сказано, — одобрил мюскаден Давенн, — но рестораны, должно быть, закрылись…

— Не все, — заверил Дюссо. — Когда я сегодня утром проходил по нашему Пале-Роялю, Бовилье как раз собирался открыть свои залы.

— Так идем к Бовилье, — решил Сент-Обен.

И они, все тридцать персон, отправились пировать на деньги Комитета общественной безопасности: сделав крюк, чтобы обойти стороной дворец, откуда доносились вопли, и раскланявшись по пути с несколькими встреченными патрулями Национальной гвардии, они наконец оказались под аркадами галереи Валуа и расселись за столами гостеприимного Бовилье.

— С самого утра ни крошки во рту не было, — пожаловался Дюссо.

— Мой дорогой, — ответствовал Сент-Обен, — у меня самого в желудке пусто, словно в пещере.

Им подали меню, это была новинка, изобретенная совсем недавно, — листок со списком предлагаемых блюд, перечисленных одно за другим. Гурманы ворчали, полагая, что их надувают: заказываешь курицу, как в таверне, а тебе приносят всего лишь крылышко или ножку.

— «Бюийодьер»… Это что еще такое?

— Это бургундское кушанье, господин Сент-Обен, — объяснил метрдотель. — Кусочки вареной говядины, которые заливают гусиным жиром и тушат в печи с мелкими луковичками, солью, перцем, уксусом…

— Подходит твой бюийодьер, неси!

— И мне тоже, это должно недурно заморить червячка.

— Для меня то же.

— И бургундского! Бочонок бургундского!

Они стали пить, сперва поминая депутата Феро, потом — за здоровье Фрерона. Дюссо предложил всем вместе сочинить мстительную статью от имени Фрерона, а тот ее завтра подпишет.

— Господа, будем театральны, как на трибуне, начнем с восклицания: «О Феро!»

— Это уж само собой.

— Надо, чтобы сразу было понятно, что убийца метил только во Фрерона.

— Разумеется.

— «О Феро, сходство наших фамилий сделало меня причастным к твоей кончине…»

— Звучит сильно.

— К этой «кончине» я еще прибавлю «потрясшей всех».

— Да, надо же почтить Феро.

— Я бы охотно употребил слово «варвары», чтобы охарактеризовать этих кровопийц.

— «Каннибалы» больше подойдет.

— Давайте вслух, чтобы проверить звучание: «Взяв его голову, каннибалы думали, что завладели моей…»

— Не «его», а «твою», ведь Фрерон обращается к Феро. Это форма, которой надлежит придерживаться.

По галерее мимо ресторана Бовилье, с криками призывая к оружию, пробегали какие-то люди. Сент-Обен и Дюссо бросились к окну залы второго этажа:

— Что еще за новости?

— Тот самый слесарь, который убил Феро…

— Он же был арестован, нам сообщали.

— Этот сброд его освободил и носит на руках, как триумфатора!

— Ну как, Сент-Обен, вернемся в Тюильри? — спросил Дюссо.

— Можете отправляться туда, если вас это прельщает.