По миру с барабаном - Феликс Шведовский Страница 18

1 сентября 1994 г. После пива вставать тяжело. Хозяин давно включил телевизор, по которому идет праздничная трансляция Дня независимости. Настроение сразу улучшилось, стало советским. Пакуем рюкзаки, сегодня – в порт, на корабле отплываем в Японию.

Пошли завтракать. Иногда кажется, что Учителю приятно даже просто видеть, как мы радуемся вкусной пище. Пускай мы не готовы еще воспринять Дхарму Лотосовой сутры, все равно он делает нам подарок – по нашим потребностям, ничего плохого в них нет. Можно, конечно, хотеть получить от Учителя большего – знания, опыт, – однако радость Тэрасавы-сэнсэя от того, что мы удовлетворяем свои пять желаний, настолько искренняя, что понимаешь: глупо разделять на высокое и низкое. В его радости заключена глубокая суть истинного подарка. Он не «инвестирует» в нас, нет – это именно подношение в чистом виде!

В книге «Буддизм в Японии» [31]прочитал работу Нитирэна «Открытие глаз», где цитируются слова из Аватамсака-сутры о том, что, поскольку вселенная бесконечна, каждое живое существо является ее центром, иначе говоря – буддой.

И вот мы идем в порт, он совсем близко. Сон мой начал сбываться – я тащу Андрееву коробень с сутрами, самую тяжелую ручную кладь, которую никак не закинешь за плечи. В зале ожидания встречаем немца, мы уже виделись с ним в Кашгаре, в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Он плывет на том же корабле в Японию, где живет уже пятый год. Сэнсэй со смехом рассказывает немцу о том, как нам трудно было вставать в три часа утра на службу в китайских монастырях. Немец сфотографировал нас на фоне океанского лайнера с символическим именем «Гандзин». Так звали монаха, который в VIII веке привез из Китая в Японию сутры и правила монашеской жизни.

Наша каюта оформлена в японском стиле. Это большая бело-голубая комната с татами, коричневыми одеялами на них, полками у стен, телевизором – и это всё. Очень просторно. Каюта на десять человек, но заполнена не вся, с нами плывут лишь два пассажира – китаянка и китаец.

Только разложили свои вещи, как Сэнсэй сказал, что пойдет обследовать корабль. Меня попросил поискать душевую и прачечную. Я быстро нашел эти блага цивилизации, от которых мы успели отвыкнуть за несколько недель стирки в тазах и мытья в них же. А рядом с душевой и прачечной – игровые автоматы, я уселся за один, чтобы поиграть в водителя машины. Но оказалось, что нужно заплатить сто йен (тут уже японские деньги), которых у меня, разумеется, не было: все подношения от китайских монахов мы отдавали Учителю, который полностью взял на себя финансирование нашей поездки, а своих денег не имел никто, за исключением мирянина Андрея.

Комфорт и чистота корабля плохо подействовали на всех нас. Случайно выйдя на палубу, я услышал звуки барабана. Корабль как раз отчалил – и Сэнсэй прощался с Китаем. Вскоре мы все собрались возле него и поддержали своими барабанами. После молитвы Тэрасава-сэнсэй сказал, что мы опять забыли о духовной цели поездки. Мы завершили паломничество по древней буддийской стране и даже не подумали воздать благодарность, разбрелись по кораблю каждый по своим делам. Конец путешествия так же важен, как и начало, и середина. Он свидетельствует о том, с какими мыслями мы странствовали. Конец паломничества в Китай одновременно является началом путешествия по Японии. Практика Лотосовой сутры есть не что иное, как взращивание в себе благодарности Лотосовой сутре, Будде, Учителю, родителям, всем живым существам – и ничего больше! В наше время никто не способен ни соблюдать винаю, ни обретать самадхи, как во времена Будды или Тяньтая. Все, что нам дано – это испытывать чувство благодарности, в нем и заключено все Учение Будды, оно является основой винаи и самадхи. Хранить сутру – значит всегда помнить о благодарности. Я увидел, насколько опасно испытание комфортом. Нет ничего плохого в желании удобств. Но нельзя становиться их рабом, а я думал о самоуслаждении как раз в тот момент, когда надо было сказать спасибо стране, с которой мы расставались…

Удивительно, но, сказав все эти строгие слова, Тэрасава-сэнсэй неожиданно улыбнулся и предложил: «Давайте попьем кофе». Испытание продолжается. Мы до отвала напились и кофе, и чая, наелись сгущенки, меда. Потом я принял душ. Наконец-то можно регулировать напор и температуру воды, намылиться туалетным мылом, а не хозяйственным, как в монастырях. В каюте мы легли на матрасы и стали смотреть по телевизору сингапурский боевик. В особо страшные, кровавые моменты Сэнсэй отворачивается, прячется за подушку, просит сказать ему, когда закончится ужас, и все равно смотрит.

Иногда Учитель напоминает ребенка.

2 октября 1994 г. Наш завтрак вполне европейский, как говорится, континентальный: долька мандарина, кружок ананаса с алой ягодкой, три тоненьких ломтика огурца со стружками капусты, яйцо вареное в скорлупе, две воздушные булочки, упакованный кусочек масла, пакетик джема, суп-пюре и чашечка кофе. «Японский размер», – сказал Сэнсэй. Хоть и мало, а наелся. В комфорте не хочется «жрать». Наверное, русская страсть к обильной еде – из-за недостатка эстетики, из-за грязи, вони и уродства, которые у нас куда ни плюнь.

На горизонте уже видны Японские острова. «Очень маленькие», – смеется Тэрасава-сэнсэй. Вечером, когда солнце садилось, подумалось, что чем ниже, тем быстрее оно движется. Так и в жизни: чем ближе к старости, тем стремительнее уходит жизнь.

Перед сном решил продолжить чтение трактата Нитирэна «Открытие глаз». Книга лежала у Андрея, и я спросил, можно ли мне ее взять. Неожиданно Андрей разразился весьма эмоциональной лекцией о том, как трудно общаться с такими зажатыми людьми, как я, что не нужно держать впечатления в себе, что надо спрашивать других об их впечатлениях – и только тогда перестанешь мыслить штампами. Было обидно выслушивать все это, но я сдержался и сказал только, что много молчу, так как большинство вещей кажутся мне не стоящими обсуждения, особенно если это глубокие, личные переживания. Андрей в знак примирения рассказал притчу о мальчике, не говорившем до восьми лет, пока его отца чуть не сбил несшийся бык. Тогда он молвил: «Папа, бык!». Потрясенный отец спросил: «Почему же ты молчал до сих пор?». – «А зачем было говорить?» – ответил сын.

Сэнсэй, лежавший через один матрас от меня в ночной рубашке, был свидетелем нашей беседы, но не проронил ни слова. Хотя он не знает русского, думаю, суть Учитель уловил. Вскоре между мной и Сэнсэем лег Сергей, собравшийся уже спать. Тэрасава-сэнсэй сказал ему вполголоса: «Ты дописал свой дневник? Вчера завершилось путешествие по Китаю, а ты весь день проиграл в пинг-понг (на корабле есть спортзал). Как бездарно! Этим ты можешь зачеркнуть все свои успехи на духовном Пути». Сергей молча встал и полночи в холле дописывал дневник.

Неожиданно я понял суть морской качки. От нее в голове такое же кружение, как при потере эмоционального контроля над собой. Вот почему Будда говорит о «море» желаний и страстей. Кажется, всем нам это море вскружило голову. Оттого на корабле и Сэнсэй стал так строг, и Андрей не удержался от замечания в мой адрес.

Китаянка, которая плывет в одной с нами каюте, давно живет в Японии: вышла там замуж. Она фокусница, на корабле – целая группа фокусниц с детьми. Она жонглировала для нас мандаринами и беседовала с Сэнсэем частично по-японски, частично через своего соседа – англоговорящего китайца. Учитель, смеясь, поведал о непритязательности монашеской жизни, а китаянка иронически похлопала по своему тугому чемодану.