Плюс один - Тони Джордан Страница 18

Как ни странно, я засыпаю. Просыпаюсь в 4.07 утра, и в этом нет ничего странного. 4 часа утра – худшее время для пробуждения, это вам любой нормальный человек скажет. Слишком поздно, чтобы пить чай или ложиться спать. Слишком рано для подъема и конструктивных действий. По телику ничего нет, кроме речей напыщенных проповедников да рекламы средств от прыщей и видеокурсов, которые помогут изменить жизнь. Для меня, если отставить в сторону символику числа 12, вовсе не полночь дьявольский час. А 4 часа утра.

До этого момента я прекрасно спала. И в течение секунды после пробуждения в голове была только одна мысль: вот как живут нормальные люди. Им можно лечь спать, не почистив зубы, не проведя зубной нитью 10 раз между каждым зубом, не поменяв расположение 10 подушек, – и при этом они будут спать крепко и безмятежно. Я проснулась, но как будто еще сплю: меня обнимает красивый мужчина, который только что занимался со мной сексом, и я могу решать, когда и как мне ложиться спать. Я лежу, свернувшись калачиком, прижавшись к Шеймусу спиной. Но сон ушел, и в голове снова цифры.

Это не даты и не фазы лунного цикла. Не день, когда у меня должна наступить овуляция. Я принимаю таблетки. Уже 19 месяцев. Не то чтобы у меня была насыщенная сексуальная жизнь – просто мне невыносимо не знать точно, когда начнутся месячные. Они всегда начинались у меня примерно в одно и то же время – а ведь есть несчастные женщины, которые не в курсе, четырнадцатидневный у них цикл или двадцативосьмидневный или месячные вообще не придут. Я бы с ума сошла. Раньше мой цикл длился от 26 до 30 дней, но теперь – 28, как по часам.

Нет, меня не волнует перспектива забеременеть, быть оплодотворенной каким-нибудь из 50 000 000 сперматозоидов, содержащихся в среднем количестве извергаемой спермы – от 2 до 5 миллилитров. Ну 50 000 000 плюс-минус парочка сотен. В зависимости от того, сколько времени прошло с тех пор, когда он в последний раз занимался сексом. С кем-нибудь еще. До меня.

Цифры, возникающие у меня в голове после пробуждения, – это статистические данные. 40 000 000 людей в мире больны СПИДом. Более 3 000 000 умирают от СПИДа ежегодно. 60 процентов всех заболеваний, передающихся половым путем, можно подхватить во время вагинального полового акта.

О хламидиях я и вовсе молчу. А гонорея?

Я не одна из тех чокнутых, что то и дело боятся подхватить какую-нибудь заразу. Бактерии повсюду, в основном они безопасны и стимулируют иммунную систему. Люди, существующие в стерильной среде, заболевают раком. Это каждый дурак знает.

Но секс без презерватива на кухонном полу с едва знакомым мужчиной?!

Если бы я знала, что всё к тому идет, то по дороге домой задала бы ему пару вопросов. К примеру: «Ну что, давно делал переливание крови?» Или: «Ты, случайно, в последнее время не проходил полного медицинского обследования?» Или: «И давно ты занимался анальным сексом?»

Его рука становится тяжелой, а дыхание раздувает мне волосы. Какой-то он бледный. Мои ляжки слиплись.

Чем бы он ни болел, это наверняка у меня теперь тоже есть. И секс тут ни при чем.

Это всё из-за того, что я не почистила зубы ни щеткой, ни нитью, не выпила чаю. Не поставила тапочки перед кроватью, не расположила подушки в нужном порядке. В темноте вижу пижаму, та обвиняюще смотрит на меня со стула в углу спальни. Эти упущения, которые вроде бы на первый взгляд и пустяковые, на самом деле очень важны. Они имеют значение. Маленькие трещинки в подземном мире, тянущемся на много-много миль. Из-за них начинаются землетрясения и оползни, и я прекрасно представляю людей, которые пострадают от этих катастроф. Какие-нибудь старушки или дети-сироты, широко раскрывшие глаза перед объективом фотоаппарата и надеющиеся, что эти снимки расскажут о них миру и кто-то сильный придет и заберет их к себе домой. Лежа в кровати, я почти чувствую эти сотрясения – и знаю: эта рука, эта кровать, эта комната, дом планета – всё это висит на волоске. Вокруг меня нет ничего устойчивого – всё это потрескается и разлетится в щепки, а я провалюсь под землю и буду падать и падать, и вокруг не будет ни одной твердой поверхности, даже дна у той трещины, куда я провалюсь, не будет. И хуже всего – я знаю, что сама во всем виновата. Это из-за меня земля разверзлась. Из-за того, что я, идиотка, обо всем забыла.

Таков мир, в котором мы живем, – жестокий, бесконечно жестокий, и нестабильный. Катастрофы на каждом шагу, и никуда от них не скрыться. Твоя собака может умереть, или какой-нибудь тупой ребенок по неосторожности причинит бесконечное горе одним своим бестолковым поступком. Люди умирают, умирают дети, хоть они в этом и не виноваты. Когда я думаю о том, что случится с моим миром, мне хочется плакать, – и я плачу, только тихо, потому что не хочу, чтобы он проснулся и спросил, откуда слезы. Тело начинает дрожать от сдерживаемых рыданий, и дыхание становится неровным: воздух выходит рывками через нос, но кроме этого, почти ничего не слышно.

Всё ли в порядке с мамой? Я вдруг понимаю, что с ней что-то случилось: она умирает, вот прямо сейчас, лежит на полу в ванной, раскинув тощие руки и загребая пол, и выкрикивает мое имя, призывая меня прийти ей на помощь. Она уронила фен в ванну и потянулась за ним; кусок хлеба застрял в тостере, и она попыталась достать его ножом. Когда мне было 6 лет, у меня поднялась температура, и она осталась со мной, сидела на краю моей кровати и кормила меня ванильным мороженым с серебряной ложечки из набора, который доставала только для гостей. Я помню те ощущения, когда лежишь больная: воздух спертый, алюминиевые жалюзи задернуты в тщетной попытке укрыться от жары, которая всё равно проникает в каждую клеточку твоего тела. Я тогда стала легкой, как воздух, взлетела и почти смогла увидеть свое тело с наблюдательного пункта на потолке. Я слышала тихие мамины шаги – она занималась какими-то делами. Складывала белье, подметала. Делала яичницу. Звук бьющейся скорлупы вернул меня в постель. Мама подоткнула одеяло и поцеловала меня в лоб. Я помню тысячу проявлений ее любви, оставшихся без благодарности и без отплаты. А теперь из-за меня она умрет.

А может, это Джил? Может, ее смерть я предчувствую? Она моложе меня, поэтому, скорее всего, она упадет. Люди постоянно умирают, поскользнувшись и размозжив себе голову. Или автокатастрофа – наверное, это уже случилось два или три часа назад, но никто не подумал мне позвонить, потому что они всё еще пытаются вернуть ее к жизни, эти красивые врачи в белых халатах, кричащие: «Интубируем!» или «Срочно третью группу!» Наверняка всё произошло из-за этого придурка Гарри. Они пошли на очередной скучный прием, устраиваемый его компанией, он напился, и она села за руль. А Джил плохо водит машину: она слишком тушуется, слишком нервничает, да и машина у них размером с небольшую квартиру, что тоже не помогает. Скорее всего, шел дождь – я слышу, он и сейчас идет, – и в темноте она свернула на светофоре направо, а поворота там нет, и черный седан – глупо ездить на машине такого цвета в такую погоду – выехал на желтый и вмазался прямиком в водительское сиденье, на котором сидела она. Гарри, естественно, отделался легким испугом, с другим водителем тоже всё в порядке, а вот ее раздавило в лепешку. Я знаю, всё так и есть. Множественные переломы, лицо изувечено.