Эхо небес - Кэндзабуро Оэ Страница 18

— Долгое время читала Фланнери О'Коннор, не вдумываясь, есть Бог или нет. Ее романы дают возможность такого чтения. Но теперь у меня появилось желание приобщиться к «тайне», о которой она говорит, понять, какова она в ощущении. Просто слегка прикоснуться, чтобы потом сказать «а! вот оно что» и вернуться на круги своя. Перейти на ту сторону, чтобы пройти сквозь нее. Меня одолевает любопытство, я словно подглядываю. И мне жаль священника, который тратит себя на наставление неверующей женщины, незаконно проникшей на его территорию.

— Думаю, для него не в новинку такие, как вы. Говорят, что в начале эры Мэйдзи, когда христианство было еще под запретом, а первые храмы уже построили, какой-то процент прихожан составляли шпионившие буддисты из секты нитирэн. С тех пор прошло больше ста лет, но все-таки…

— Все-таки, может, кое-кто с этого начинает, а потом, слушая священника, действительно приходит к вере? — предположила моя жена.

— Если это случится со мной, то, боюсь, все запутается еще безнадежнее. Так что я проявлю осторожность и не позволю себя увлечь.

По лицу Мариэ, стоявшей, пристально глядя на тканое панно, я видел, что ей хочется закончить этот разговор. Ее душа, казалось, заблудилась где-то на темной ветреной дороге. Когда она повернулась и пошла к двери, мы с женой, ощущая свое бессилие, ограничились тем, что молча проводили ее глазами. И только Хикари мягко сказал «до свидания», пытаясь рассеять мрак, вдруг спустившийся на нас всех…

Критические эссе О'Коннор, которые я впервые или повторно прочитал после того причудливого сна в Мехико, дали мне только самое слабое представление о том, что Мариэ назвала словом «тайна». Но багаж с большей частью купленных в Мексике книг, включая и экземпляр сборника «Тайна и обычаи», в данный момент пересекал воды Тихого океана, и я не мог сразу подняться в кабинет и хоть сколько-нибудь уточнить то, что помнил. И все-таки мне представлялось, что взгляд О'Коннор на роман как на конкретное описание обыденного, сквозь которое нам открываются окошки в трансцендентное, я ухватил довольно точно.

О'Коннор утверждает, что, только восприняв мир как благо, мы способны понять, что значит «зло». И эта точка зрения молодой писательницы, лишенной в здешнем мире всякого «блага», упорно сопротивляющейся неизлечимой болезни, переполняла меня глубоким к ней уважением. Возможно ли, что потеря высшего блага жизни — своих детей — лишила Мариэ возможности видеть, где прячется зло… несмотря на отчаянные попытки усмотреть «тайну» в облике Мусана, так похожего перед шагом с обрыва на мальчика, шагающего из варшавского гетто в газовую камеру, в то время как Митио уже движется следом и с отчаянной решимостью опрокидывает свое инвалидное кресло с верхушки скалы?.. Все это были отдельные мысли, бессвязно проносящиеся у меня в голове, и, почти не имея теологических знаний или религиозного опыта, я по-прежнему только терялся в догадках. Намеки, разбросанные по книгам глубоко значимой для Мариэ писательницы, едва-едва обретали смысл.

Шанс побеседовать с Мариэ о том, что случилось с ее детьми, я получил через неделю — когда закончился урок Хикари — и при посредничестве книги совсем другого автора. В тот день, утром, к ней без предупреждения заявился мужчина лет тридцати, назвался журналистом-фрилансером и вынудил ее пережить кошмарные минуты. Все еще задыхаясь от ярости, она рассказала нам, что он сразу же попытался завести разговор об Идзу. Не называя журнала, поручившего ему такое задание, он сообщил, что готовит статью о трагедии, — Мариэ называла это словами «об этом», — и попросил дать ему интервью. Дело закончилось, по словам Мариэ, невероятно гнетущим, бессмысленным препирательством на пороге (к счастью, дверную цепочку она не откинула).

Мариэ объяснила пришельцу, что боль и шок по-прежнему при ней и она не способна вспоминать случившееся, так как, разумеется, никогда его не забудет, и не имеет ни малейшего желания обсуждать это с человеком, которого видит впервые, а потом еще обнаружить свои слова напечатанными в каком-то журнале. Сами подумайте, к чему мне еще один сенсационный рассказ на эту тему? — спросила она. Но он пропустил вопрос мимо ушей и довел ее уже просто до крайности, сказав, что снимки, сопровождавшие свежие очерки в еженедельниках, были уж слишком пугающие и теперь ему хочется получить фотографии, запечатлевшие ее и детей «в более счастливые дни».

Когда она отказала ему и в фотографиях, и в комментариях, он (втайне записавший их разговор на пленку) пригрозил, что статья, цитирующая этот их разговор, создаст впечатление «неуравновешенной матери с властным типом личности». Нужные фото он легко достанет, обойдя одноклассников ее сыновей, так что даст она их или нет, не имеет решительно никакого значения, но поскольку они в любом случае появятся на страницах журнала, не предпочтет ли она все же выбрать несколько снимков по своему усмотрению?..

На вопрос Мариэ, в чем вообще смысл такой статьи, он, отрекомендовавшись специалистом по вопросам образования, ответил, что это необходимо для иллюстрации того ужаса, через который вынуждены проходить наши дети в период кризиса и развала школьной системы. И, можете не сомневаться, выходя днем из дома, она нашла в своем почтовом ящике написанную им книгу по вопросам образования…

— Ты можешь как-то остановить публикацию, если материал для нее получен путем вторжения в частную жизнь? — спросила меня жена.

— Боюсь, что нет, даже если мы разузнаем, где ее собираются напечатать, — ответил я, как-то особенно чувствуя свою исключительную бесполезность.

Мариэ, явно разочарованная, вздохнула.

— Вместо кошмарных брошюр, которые мне продолжают подсовывать, я предпочла бы прочесть настоящий хороший роман, герой которого испытал что-то подобное. Уже довольно долго роюсь в памяти, но пока безуспешно. Что бы вы предложили?

— Открыть вам что-то новое в английской литературе я, безусловно, не смогу, но во французской «Le Curé de village» — «Сельский священник» — Бальзака может быть именно то, что вы ищете. По правде говоря, я думал об этом, пока был в Мексике.

— Похоже, что вы много думали об «этом» в Мексике… Если можете дать перевод этой книги, я прочту ее.

Найдя нужный том в полном собрании сочинений Бальзака, я вручил книгу и коротко пересказал сюжет Мариэ и жене. Выпущенный в бумажном переплете издательством «Фолио», этот роман попался мне на глаза в Мехико, и я перечитал его после двадцатилетнего перерыва, впервые со времен студенчества. Так что помнил пока отлично.

Действие происходит в Лиможе, в начале девятнадцатого века. Некто, составивший состояние на торговле железным ломом, берет себе в жены женщину, чья деревенская сила видна в ее мощном затылке. Y этой четы рождается дочка, светловолосая и очаровательная, все в квартале называют ее «La petite Vierge» — «маленькая Мадонна». Но в одиннадцать лет она заболевает оспой и теряет свою красоту. (Дойдя до этого места, я понял, что лицо Мариэ в моем сне, эта изрытая оспинами резиновая маска, появилась не только как впечатление от деревенской ведьмы рябой Матрены, но и от Вероники, пожизненно изрубцованной вследствие перенесенной в детстве болезни). Но даже и с изуродованным оспой лицом девочка сохраняет изящество и грацию, и Бальзак сообщает нам, что во время принятия Святого причастия на нее нисходит такая благодать, что испорченная кожа снова становится чистой и гладкой.