Искорка надежды - Митч Элбом Страница 18

Мы с Рэбом молча смотрели рекламу, а когда она кончилась, Рэб спросил:

— Как ты думаешь, эти таблетки помогают?

— Возможно. Но не так, как их расписывают в рекламе, — ответил я.

— Нет, не так, как в рекламе, — согласился со мной Рэб.

Радость в таблетке. Так мы теперь и живем. Прозак. Паксил. Занакс. Миллиарды долларов потрачено на их рекламу. И миллиарды потрачено на их покупку. Их принимают даже те, у кого не было никаких серьезных психических травм, а просто подавленное или тревожное состояние. Грусть лечат так, будто это простуда.

Я знаю, что депрессия существует и нередко требует медицинского лечения. Но мне известно и то, что этим словом часто злоупотребляют. Порой то, что называют депрессией, на самом деле — чувство неудовлетворенности, вызванное непомерными требованиями к себе или ожиданием особенных, ничем не заслуженных жизненных благ. Я знаком с людьми, которые невыносимо страдали оттого, что весили больше, чем им хотелось бы, оттого, что у них была лысина, оттого, что их не продвигали по службе, оттого, что они не могли найти идеального партнера, притом что сами были далеки от совершенства. Эти люди считали свое безрадостное состояние болезнью, абсолютно невыносимым для них состоянием. А раз таблетки помогают, надо их принимать.

Но таблетки ничего не меняют в этих ложных по своей сути подходах к жизни: в желании иметь то, чего ты иметь не можешь, в поиске своей ценности в зеркальном отражении, в наслаивании одной работы на другую и изумлении, отчего работа тебя не радует. А раз работа не радует, значит, надо работать еще усерднее.

Мне все это хорошо известно. Я сам через это прошел. Были времена, когда я работал столько, что для сна практически не оставалось времени. Мои достижения громоздились одно на другое. Я отлично зарабатывал. Меня осыпали восторженными похвалами. И чем дольше это продолжалось, тем больше я ощущал внутреннюю пустоту, точно я все с большим и большим рвением накачивал проколотую шину.

После того как я много времени провел со своим старым профессором Морри, я стал притормаживать. Видя, как он медленно умирает, и поняв, что именно было для него важно в жизни, я ограничил свой аппетит и поубавил прыти.

И тем не менее руля из рук я не выпускал. Я не доверялся ни судьбе, ни вере. Я старался держаться подальше от тех, кто свою повседневную жизнь доверял Божественному провидению и говорил: «Если Богу это угодно, это случится». Я помалкивал, когда люди заявляли, что самое главное в их жизни — отношения с Богом. Мне это казалось нелепым. Я считал, что разбираюсь в жизни намного лучше, чем они. Но если говорить по-честному, счастливее этих людей я себя не чувствовал.

Я заметил, что среди таблеток, которые Рэб теперь принимал в изобилии, не было ни одной для хорошего настроения. Рэб любил улыбаться. Он очень редко сердился. Его никогда не мучил вопрос: «Для чего я рожден?» Он сказал мне, что знает, для чего он рожден, — для того, чтобы помогать другим, для того, чтобы славить Бога, и для того, чтобы почитать мир, в котором он живет, и получать от него удовольствие. Его утренняя молитва начиналась словами: «Благодарю тебя, Господь, за то, что Ты вернул мне душу».

Когда утро начинается с таких слов, все остальное идет как по маслу.

— Можно я задам вам один вопрос?

— Задавай, — ответил Рэб.

— Что делает человека счастливым?

— Ну… — Он обвел глазами палату. — Эта комната, возможно, не самое подходящее место для ответа…

— Это точно.

— С другой стороны… — Он глубоко вздохнул. — С другой стороны, в этом здании перед людьми встают серьезные вопросы. Одни больные поправятся. Другие — нет. Так что, пожалуй, в больнице вполне уместно давать определение этому слову.

— Слову «счастье»?

— Ну да. Общество утверждает, что, для того чтобы быть счастливым, нужно иметь новое это и новое то, большего размера дом, более престижную работу. Я знаю, что все это ложь. Ко мне за советом приходило множество людей, у которых все это было, но я точно знаю: не это приносило им счастье. Не один брак распался в семьях, где было все, чего только не пожелаешь. Я знал семьи, где люди, у которых были и здоровье, и деньги, беспрерывно ссорились и ругались. Чем больше имеешь, тем, как правило, большего хочется. А если тебе постоянно хочется большего — быть богаче, красивее, известнее, — ты упускаешь главное. И, насколько мне известно из опыта, счастье к этим людям так никогда и не приходит.

— Надеюсь, вы не станете говорить мне: «Остановись и понюхай розы!» [14]?

Рэб тихонько рассмеялся:

— Розы уж точно будут пахнуть лучше этой палаты.

Вдруг из коридора послышался крик младенца, а за ним поспешное «ш-ш-ш!» — скорее всего его матери.

— Этот ребенок, — заговорил Рэб, — напомнил мне о том, чему учили наши мудрецы. Когда младенец рождается, кулачки его крепко сжаты, верно? Вот так. — Рэб сжал руку в кулак. — А знаешь почему? Потому, что ребенок еще ничего в жизни не понимает и хочет схватить в свой кулак все, что только возможно, как бы говоря: «Мне принадлежит весь мир!» А как умирает старик? С раскрытыми ладонями. Почему? Потому, что жизнь преподнесла ему хороший урок.

— Какой же такой урок? — спросил я.

Рэб протянул ко мне ладони с растопыренными пальцами.

— С собой ничего не унести.

Минуту-другую мы оба неотрывно смотрели на его руку. Она дрожала.

— Заметил? — спросил он.

— Заметил.

— Никак не могу с этим справиться.

Рэб прижал руку к груди. Из коридора послышался скрип тележки. Вслушиваясь в его мудрые, страстные слова, я на мгновение забыл, где мы находимся.

— Так-то вот, — едва слышно проговорил он.

Мне было тягостно видеть его на больничной койке. Мне хотелось, чтобы он вернулся домой — к заваленному бумагами письменному столу, к своей безалаберной одежде.

— Так что, секрет счастья уже найден? — с вымученной улыбкой спросил я.

— Думаю, что да, — ответил он.

— И вы мне его откроете?

— Открою. Ты готов?

— Готов.

— Будь доволен тем, что у тебя есть.

— И это все?

— Будь благодарен.

— И это все?

— Будь благодарен за то, что тебе дано. За любовь, которую тебе дарят. За все, чем одарил тебя Бог.

— И это все?

Он пристально посмотрел на меня. Потом глубоко вздохнул.

— И это все.

КОНЕЦ ЛЕТА

Когда я вернулся домой из больницы, мне позвонила его младшая дочь Гиля. Она была моей ровесницей. Я знал ее еще со школьных лет, но общались мы с ней нечасто. Она была доброй забавной девочкой с твердым независимым мнением. И еще, она очень любила отца.