Дверь в глазу - Уэллс Тауэр Страница 18

Дуэйн взял булочку из корзинки, разорвал пополам и притиснул к тарелке с оливковым маслом. Он жевал и смотрел на Люси.

— Я знаю, с кем вам надо встретиться.

— О, хорошо, — сказала Люси.

— Вы не слышали про такого — Аристида Фонтено? — спросил Дуэйн. — Лучший скульптор в Нью-Йорке. Мой друг. Я уверен, он захочет сделать статую вашего лица.

Люси вдохнула, намереваясь что-то сказать, но вместо этого подозвала официанта и попросила еще водки.

— Он ваш муж, — сказал Дуэйн, кивнув на уборную.

— Да, — сказала Люси.

— А ведет себя не так.

— Не понимаю, с какого бока это вас касается.

— Позвольте мне вот что сказать, — произнес Дуэйн с пьяненькой ухмылкой. — Если бы у меня была кто-нибудь такая симпатичная, как вы, я бы так себя вел, пока ничего не осталось бы.

Люси закрыла глаза и засмеялась, Дуэйн тоже засмеялся.

— Вы мне нравитесь, Дуэйн, — сказала она. — Пойдем в укромное помещение, — она хлопнула ладонью по столу. — Как думаете, у них тут есть укромное помещение?

— Люси, перестань, пожалуйста, — сказал я.

Отец вышел из туалета и двинулся к нам.

Люси закрыла половину лица ладонью и посмотрела на Дуэйна поврежденным глазом.

— А что? — сказала она. — Так он даже приятно выглядит.

— Поговорите со мной, Дуэйн, — сказала Люси, когда весь хлеб был съеден, и беседа увяла, и атмосфера установилась такая, будто незнакомые случайно оказались за одним столом в круизе. — Вы этим зарабатываете на жизнь? Играете на деньги в парке?

— Наверное. Если это можно назвать жизнью.

— А вы как называете, Дуэйн? — спросила она.

— Ну, игра — это наркозависимость с прибылью. В душе я музыкант.

Я спросил Дуэйна, какую музыку он играет, но раньше, чем он успел ответить, отец сдвинулся вперед на стуле и закхекал на полной громкости, как рассерженный мотор на холостых оборотах.

— Так, Уэйн, — хрипло сказал он.

— Да, Роджер?

Отец не ответил. Он молча шевелил губами, и я понял, что сказать ему нечего. Он просто не хотел, чтобы Люси и я говорили с Дуэйном — очевидно, считая его своим личным другом и не желая ни с кем делить. Я помнил о его всевдашней любви к незнакомцам и все-таки был озадачен внезапной страстью к жуку. Хотя, возможно, дело было вот в чем: он понимал, что отдаляется от меня и Люси. Он переживал это как страшное унижение и мог чувствовать себя свободно только с тем, с кем у него не было общего прошлого, которое надо забыть.

Мы наблюдали за тем, как он открывает и закрывает рот, потупясь, опустив плечи.

— Пол Морфи, — сказал он наконец, — партия в Парижской опере. Черные избрали защиту Филидора, я прав?

— Не могу знать, друг мой, — сказал Дуэйн.

Отец разочарованно поджал губы.

— Официант! — позвал он, гремя ледышками в стакане. — Здесь ситуация засухи.

— Папа, может быть, остановимся? — сказал я.

— Может быть, поцелуешь меня в жопу?

— В ответ на ваш вопрос, Берт, я духовик, — сказал Дуэйн, изобразив в воздухе каскад саксофонных рифов. Движение пальцев выглядело вполне профессионально. — И пою тоже. Вам знакомы записи Кенни Логгинса?

— Вы играли с Кенни Логгинсом? — удивилась Люси.

— Играл во время европейского турне. И мы с моей женой обогащали выступления его группы красивейшим бэк-вокалом. Посетили важнейшие города, останавливались в классных отелях, летали лучшими авиакомпаниями — «Куантас», «Вирджин Атлантик». Рад, что вы об этом заговорили. Это был счастливый отрезок жизни.

— Вы и сейчас женаты, Дуэйн? — спросила Люси.

— Хватит обо мне, — сказал Дуэйн, — на меня это удручающе действует.

— Ты тоже пел, Роджер, — сказала она. — Я уж и забыла, когда.

— Я пел? — сказал отец.

— Да, пел. По утрам. Часто пел по утрам.

Отец обеими руками схватил солонку и задумчиво провел ногтем большого пальца по дырчатой стеклянной головке.

— Что я пел? — спросил он, не поднимая глаз.

— Сэма Кука. Элвиса. Иногда Леонарда Коэна. У тебя неплохо получалась «Бархатная лягушка».

Отец посмотрел на нее, и я увидел, как мышцы вокруг его глаз на миг напряглись, а потом распустились.

— У тебя каша в голове, — сказал он.

Люси тоже на него посмотрела, потом повернулась к Дуэйну.

— А вы, Дуэйн? Может, вы споете? Спойте мне.

— Прямо здесь?

— Да. Спойте мне прямо здесь.

Дуэйн стал напевать коротенькую увертюру, и уже в этом гудении без слов слышно было мастерство — хрипловатый поставленный баритон шел свободно из глубины груди. Пара за соседним столом готова была разозлиться; они посмотрели на Дуэйна, но сдержались в нерешительности, подумав, вероятно, что он может быть знаменитостью, которой изменила удача на закате карьеры. А потом Дуэйн запел — я никогда не слышал этой старой песни. Пел он удивительно. Голос вольно гулял около мелодической линии, иногда улетая в фальцет. Он пел одновременно разными голосами — разудалый паровой орган. Вел яркий щегольской тенор, из-под него вступал громоздкий, мелодичный бас и вдруг выскакивало сопрано с безумными фиоритурами.

Удивительно было видеть, с каким удовольствием слушает его Люси. Она наклонила голову к плечу; на шее выступила красивая жилка. Лицо ее помолодело от застенчивой радости. Горло мне забило песком — я увидел в жене отца ту, кого вожделел много лет назад.

Только отец не разделял общей радости. Челюсти его свел обычный тик. Он сжал нож с такой силой, что побелели костяшки, и я испугался, что он разобьет им тарелку. Но как раз тут Дуэйн закончил торжественной фанфарой. Люси зааплодировала первой. Дуэйн повел ящеричными глазками из стороны в сторону.

— Обычная компенсация за выступление такого формата — пять долларов.

Люси рассмеялась.

— Я дам вам пять долларов, но до этого вы должны спеть мне еще одну песню.

Дуэйн пожал плечами.

— Вы ценовую политику человека втаптываете в грязь, но ладно. Попробуем.

— Хватит! — рявкнул отец. Он раздраженно водил взглядом по столу, словно что-то не туда положил и оно пряталось где-то на самом виду. — Хватит песен! Это ресторан, черт возьми, и, кстати, может мне кто-нибудь сказать, куда, к дьяволу, делась телятина?

— Замолчи, — сказала ему Люси. — Ты можешь заткнуться, Роджер? Хотя бы один раз?

У отца раздулись ноздри, и лицо исказила глумливо-презрительная гримаса. Приставив ладонь ко рту, он повернулся к Дуэйну.

— Я не знаю, кто эта женщина, — произнес он так громко, что услышали все в зале, — и не знаю, почему она со мной в моем доме. Но буду с вами откровенен. Думаю, я не прочь ее поиметь.