Семь смертных грехов - Милорад Павич Страница 18

— Удивительно, что не пришли, как обычно, и остальные, ведь сегодня четверг, — сказала Лена.

— Потому что сегодня среда, — поправил ее читатель, развалился в кресле, опять прямо на кошке, и налил себе в стаканчик пива. Лену удивило, что он пьет один, а ей даже не предлагает, и она спросила его, почему он пришел в среду.

— Не дочитал рассказ, ну и решил, давай-ка пойду сегодня. Я хорошо помню день, когда начал читать его. Здесь еще никого не было, только ты и эта комната. Я помню, как здесь были расположены все вещи в тот момент, когда я читал. Помню, как из одного окна пахло паприкашем, а из другого несло сбежавшим молоком, помню, как прервали мое чтение и мне пришлось спуститься в подвал. А читать было так здорово… Ладно, не будем больше об этом.

— Мне кажется, — перебила его Лена, — в прошлый раз у тебя были черные глаза, а не желтые.

— Вполне возможно, — ответил он и добавил: — Скажи, что тебе снилось этой ночью? Я знаю, ты любишь рассказывать сны.

— Откуда ты знаешь, что я люблю рассказывать сны?

— Так я же об этом прочитал.

— Где?

— Как «где»? В этом рассказе.

— Ингерина все наврала. Дело, к сожалению, обстоит совсем не так. Я вообще не умею видеть сны. Каждую ночь кто-то идет впереди меня и открывает двери моих сновидений, но я не умею в них войти. Не умею оттого, что такой создана. Я никогда не видела ни одного сна. К сожалению. Потому что Бог заглядывает не в наши мысли, а в наши сновидения. Он сидит там и ждет, когда мы появимся и Он будет любить нас. А я этого лишена… Наверное, именно поэтому я и люблю рассказывать сны. Но так как своих у меня нет, приходится их выдумывать или пересказывать чужие. Но ведь тебя интересует мой, а не чей - то чужой сон, правда?

— Это действительно неприятно. А я могу тебе как-то помочь?

— Можешь. Мои друзья все время упоминают один фильм, который видели все, кроме меня. Вот бы ты его рассказал!

— Какой? — нетерпеливо спросил читатель.

— «Третий человек». Ты его смотрел?

— А как же, конечно. Дважды. Это мой самый любимый фильм.

— Всего два раза? — удивилась Лена.

— Дважды в день. В Кинотеке. Сначала на дневном сеансе, а потом на вечернем. И так целый месяц. Потом его больше не показывали.

И тут читатель начал пересказывать Лене фильм «Третий человек».

Где-то в середине рассказа Лена прервала его вопросом. Так что он не успел познакомить ее с той частью, где Орсон Уэллс и Джозеф Коттон встречаются на огромном колесе обозрения посреди венского Пратера. Вопрос Лены был таким:

— А этот Орсон Уэллс, он что, был против детей?

— Ну не он лично, а его герой из фильма.

— Что это за «герой из фильма»?

— Что-то вроде тебя в этом рассказе.

— Правда? А расскажи, как там у вас, снаружи? Как в фильме? Или как здесь, в книге?

— Как тебе сказать… Времена года у нас не такие, как здесь. У вас здесь сейчас осень, птицы летят через дождь, паутина мокрая, а у нас там весна.

Он смотрел сквозь нее, как сквозь воду.

— Я не это имела в виду. Как вы там живете? — уточнила Лена.

— Жизнь болезненна. Каждое мое движение — ошибка, каждое мое слово — ошибка. И за каждую из этих ошибок приходится дорого платить… Будущее у нас похоже на какую-то бескрайнюю бессонницу, а человек на улитку, его слизистое прошлое тянется за ним, как прозрачный след, а будущее ему приходится взваливать себе на плечи, как домик, в который он, скрючившись, забирается каждый вечер, чтобы переночевать…

— Ух ты, блин, здорово у тебя получилось… Но я вовсе не про это спрашивала. Правда ли, что у вас там сейчас война, падают бомбы и нет больше телебашни на Авале и мостов в Нови-Саде?

— Да. Это правда.

— А погибнуть кто-нибудь может?

— Может.

— И ты?

— Любой может.

— Не возвращайся туда. Оставайся у меня ночевать. Здесь, в моем рассказе, ты в безопасности.

Он улыбнулся. Она сжала его руку… И тут же почувствовала, как от ее прикосновения его рука начала расти. Она росла все больше и больше. Потом она почувствовала, что на ее ладони, той, которой она касалась его руки, начали прорастать усы. Читатель поцеловал ее, и, когда он в нее проник, она почувствовала, как там, в ней, глубоко внутри, бьется его огромное сердце.

Потом они оба заснули. Во сне он постоянно старался прижаться к ней, так что под конец Лена оказалась на самом краю постели. Чтобы не упасть, она встала, обошла кровать и легла с другой стороны, за спиной читателя.

Когда она проснулась, его не было. В ближайший четверг он не пришел. Он вообще больше не приходил.

— Почему не заходит твой любимый читатель? — спросила Ида у Лены в один из четвергов.

— А зачем ему приходить? — вмешалась я, потому что всегда могу прочитать по лицу, кто с кем целовался. — Он отлично целуется, — добавила я, — а Лена целоваться не умеет. Что ему здесь делать? Давайте теперь позовем какую-нибудь читательницу и подсунем ей Павле Борнемису. Он ей наверняка понравится, и она не улизнет, как Ленин кавалер…

— Может, наш читатель погиб, поэтому его и нет, — задумчиво сказал Павле Борнемиса, и Лена при этих словах вздрогнула. По вечерам она иногда вспоминала недорассказанный фильм и вкус поцелуя, который читатель оставил в ней. Она вспоминала его взгляд, который долго добирался до нее, по пути меняя цвет: желтый, голубой, зеленый, сине-зеленый, белесый, красный, черный, и — хоп! — останавливался на Лене. И читатель тогда казался волшебным драгоценным камнем, который переливается для нее… Иногда она шептала: «Когда приходит время ужина, будь добр, думай обо мне. Это станет для меня пищей. А утром, на завтрак, улыбнись мне…»

* * *

Зима состарилась, Лениной беременности шел уже седьмой месяц, она чувствовала, как под сердцем у нее шевелится маленькое новое существо. Она была счастлива, и ей казалось, что она стала похожа на стрелку компаса, которая показывает правильное направление пути. И тут с ней произошло нечто неслыханное. Впервые в жизни она увидела сон. Ей снилась ночь и в ночи огромное колесо со множеством светящихся кабинок. Оно вращалось, как карусель… Полный мрак, понимаешь! Проснувшись, она была сама не своя от счастья. «Счастье — это единственная бесплатная вещь на свете», — подумала Лена. Тут проснулось и шевельнулось в ней ее дитя. От этого чудесного, едва ощутимого движения Лену пронзила мысль, что сон приснился не ей, потому что она не умеет видеть сны, — колесо во сне видел ее ребенок.

Так как читатель не до конца рассказал ей фильм, Лена не могла знать, что дитя, спавшее в ней, видело во сне одну из заключительных сцен фильма «Третий человек». Тот самый, недорассказанный фрагмент, который читатель унес, оставив в ней свое семя…