Другое тело - Милорад Павич Страница 18

Ночь вошла в час страха, ведь в Венеции ночи делятся на время, когда видно будущее, за которым следует момент воспоминаний, а затем час страха. И в тот миг, когда опустился час страха, в первый раз послышался звук. Анна и Захария как зачарованные одновременно повернулись к окну. Звук доносился снаружи. Тонкая нить звука спустилась откуда-то сверху, с бескрайних небесных высот, и проколола Венецию, как булавка жука.

Звук был протяжным, довольно высоким, и поначалу никто в городе не обратил на него внимания. Он не был особенно сильным. Потом забеспокоились собаки. Начали лаять на лодки так, как обычно лают на чье-то невидимое присутствие в темноте ночи. Потом перестали петь птицы. А звук не прекращался. Постоянный, не меняющий высоты и силы, он спускался с неба на землю, как тонкий вертикальный луч или струйка воды. Он мешал заснуть в первую ночь. Наутро птицы не взлетели с мест своей ночевки, а звук по-прежнему присутствовал. Потом вдруг возник еще один звук, другой, более глубокий, он был несомненно горизонтальным и пересекался с тонким звуком, спускавшимся с неба. Теперь казалось, что второй звук входит в одно ухо и выходит из другого, и люди на улицах, в церквях и в гондолах принялись молиться, некоторые женщины крестились наоборот, как на нечистую силу. Купцы из Мисира рассказывали, что они встречались с такой нитью звука, натянутой между пирамидами. Она была очень похожа на ту, которая звучала сейчас в Венеции. В церквях было забили во все колокола, словно оповещая о чем-то чрезвычайном, но вдруг они как по приказу разом замолкли, священники в проповедях говорили, что звук слышен только грешникам, а тут еще началось то самое, с лягушками. Лягушки падали с неба. Дети плакали, на рынках кое-кто распространял слухи, что ночью слышен звук мчащейся вечности, которая спускается с неба на землю и прокалывает ее, как игла, рассекая пополам время, которое приходит от Сатаны. И действительно, все видели, что звук, тонкий и быстрый как женский взгляд, стоит над Венецией и делит небо на две половины, на свет и тьму. И все видели, что слева от звука стоит ночь, а справа остается день…

Анна и Захария были на удивление спокойны, потому что они, по словам Захарии, знали, когда звук прекратится. Забетта высказала свои соображения:

— Кто-то хочет поговорить с нами, таким способом к нам обращается Святой Дух, но мы его не понимаем. Пока не понимаем…

Так же неожиданно, как звук опустился на Венецию, он исчез, и этого в первый момент никто не заметил. Просто однажды утром всех разбудили тишина, пение птиц и шум волн, а не звук. Его не было. Это произошло на два дня позже того срока, о котором говорили Забетта и Анна…

Тут вдруг Захария кое-что вспомнил. Он вспомнил, что монсиньор Кристофоло спрашивал у него в Буссоле, слышал ли он звук.

— И ведь это было за несколько недель до того, как мы, все остальные жители Венеции, услышали звук! — сказал он Анне, которая спокойно ответила ему, что кроме монсиньора Кристофоло есть и другие, кто слышал звук до нее и до Захарии.

— Кто? — вырвалось у Захарии, хотя ему показалось, что ответ он и так знает.

Забетта слышала его тогда же, когда и монсиньор.

* * *

— Не сомневаюсь, что ты в своей комнате часто слышал, как маэстро Джеремия произносит какие-то странные фразы и требует от меня, чтобы я их запомнила…

Этими словами вечером, через три дня после исчезновения звука, Анна начала разговор с Захарией. Казалось, она хочет залатать жизнь там, где звук распорол ее пополам. И это было лучшим из всего, что она сказала за этот вечер. Захария задумчиво брал аккорды на чембало, две клавиши которого теперь были тоже починены. Анна слушала его с удивлением, она слышала его игру впервые, хотя прекрасно понимала, что раз он сочиняет музыку, то должен на чем-то играть. Он наигрывал какую-то печальную песню, неизвестную Анне, песню, корни которой тянулись в ностальгические дали.

Музыка — это путешествие по лабиринту, подумала Анна. Слушая его, она поглядывала на каменный перстень Забетты, который поблескивал на руке Захарии.

— Откуда у Забетты перстень, который стоит все и в то же время ничего не стоит? — спросил он и перестал играть. — Вот этот, который она мне подарила и который сейчас на моем пальце?

— Перстень она получила вместе со своей неизлечимой болезнью от одного человека.

— А почему она доверила его мне? Неужели сама не могла воспользоваться его магической силой, раз так дорого за него заплатила?

— Она же тебе сказала, ей перстень помочь не может, он предсказывает будущее. Забетту с ее болезнью любая мысль о будущем ужасает. Впрочем, я не решилась бы заглянуть и в свое прошлое. Будь что будет, и спасибо за все! Я таких вещей боюсь. А ты?

— Думаю, у меня нет причин бояться своего будущего. Не знаю, почему я так считаю, но это так. Мне оно как-то безразлично.

— Ладно. Но если захочешь, ты можешь без труда узнать свое будущее. Перстень у тебя на руке, волшебный стих из бокала есть, его достаточно прочитать только раз, и он будет служить тебе до конца жизни. Не хватает только глиняного флакона с Богородицыными слезами. Но его мы добудем во время карнавала. Если ты передумаешь и откажешься от ворожбы, ни от кого не убудет. Перстень и так тебе очень идет. Договорились?