Знак неравенства - Наталия Терентьева Страница 18

* * *

Денис поправил козырек желтой спортивной кепки, прикрывая глаза от бьющего солнца, и с силой ударил по мячу ракеткой.

— Оксанка! А ведь измены изменам рознь, правда? — Ему пришлось прокричать это, чтобы Оксана его услышала. Наверное, есть разговоры, которые проще кричать, а не вести. Вот сейчас остановись, подойди к ней… и все. И ничего не скажется.

Оксана с силой ударила по мячу, заставив его побежать в другой конец площадки, и тоже прокричала смеясь:

— Неправда!

Денис пропустил мяч, ему пришлось идти за потерянным мячом, поэтому он сказал вполголоса, не очень надеясь, что Оксана его услышит:

— Ты сама говорила: жизнь — это не только мощная эрекция…

Оксана, не дожидаясь, пока он подберет мяч, взяла из полной корзины новый ярко-желтый мячик и подала, все прекрасно услышав и отвечая ему так же весело, как и прежде:

— Дура была!

— Мне надо тебе кое-что сказать, — проговорил Денис, не обращая внимания на ее подачу.

Оксана взяла еще один мячик, снова подала и засмеялась:

— Не надо!

— Тут кое-какие обстоятельства…

Денис подкинул ракетку, поймал ее левой рукой и пошел на Оксанину половину площадки. Оксана взяла v него из рук ракетку, положила вместе со своей на землю и крепко обняла его:

— Да и черт с ними!

— Ты просто не знаешь… — Денис тоже обнял жену.

Оксана крепко обхватила его, прижавшись щекой к его плечу и целуя его.

— И знать не хочу…

Денис погладил ее по голове. Оксана в спортивных туфлях без каблука казалась беззащитным ребенком. Смешным неловким подростком, с большой попой, коротковатыми ручками в веснушках и маленькой головой…

— Слышишь меня? — Оксана смотрела на него снизу вверх. Это было необычно и, пожалуй, приятно. — Ты для меня важнее, чем… — Она запнулась, подобные объяснения были для нее непривычны. — Чем все мои магазины…

Денис засмеялся. Оксана вопросительно посмотрела ему в глаза. Вопрос у нее был только один. Денис поцеловал ее в лоб, потом в нос. Оксана тоже негромко засмеялась и вытерла ладонью капельки пота, выступившие у Дениса над верхней губой.

Вернувшись в номер, Денис пообещал Оксане:

— Загляну на огонек, не выгоняй, если что…

— Смотря что… — улыбнувшись, покачала головой Оксана и пошла в ванную.

Денис, услышав, что жена пустила воду, быстро прошел на балкон своей комнаты, прикрыл, как смог, дверь и набрал номер, который переслал ему Евгений.

— Шалом, — ответил ему мужской голос.

— Шалом, — машинально подтвердил Денис. Мужчина что-то спросил его, вероятно, на иврите, а может, и на арабском, кто б знал…

— Мне Лору! Можно Лору?

Мужчина что-то ответил, уже довольно резко. Денис испугался, что тот сейчас положит трубку.

— Кен ай… — попытался он сказать по-английски, — спик… Лора… агент… спешиал…

— Ноу! — заорал мужик.

Денис занервничал. Но должен же он как-то объяснить…

— Лора! Ло-ра! Намбер? Позвонить!

— Ноу!!!

— Вэйт! Подождите! Мобильный? Мобайл? — торопясь, стал спрашивать Денис, чувствуя, что тот его понял. — Намбер? Куда позвонить? Где она? Москоу? Израиль? Где?!

Мужик то ли кашлянул, то ли выругался на каком-то семитском наречии, вздохнул и сказал:

— Да хрена тебе лысого еще объяснять? Сказано — ни одной русской жопы тут нету и не было никогда! И в то же самое место засунь себе свою сраную Москву! Хазер! [1]— и повесил трубку.

Денис, ошарашенный, аж крякнул:

— Ну, спасибо, Жека…

Он услышал, что Оксана прошла из ванной в свою спальню, о чем-то говорит с Маргошей. Сейчас позовет его… Но он вот совсем никак не готов теперь… ни на огонек заглянуть, ни на взбучку…

Денис подошел к краю балкона и посмотрел на крышу этажа ниже, выдающуюся террасой на несколько метров вперед. Теоретически можно бы было… А если на соседнюю лоджию? Он перегнулся через кованую решетку и увидел, что в номере убирает горничная, убирает основательно, все сдвинуто… Значит, толстый австриец с огромной, глыбообразной женой уехали. Они любили стоять на балконе, молча, обнявшись, и смотреть на море, а Денис смотрел на них и думал: «Неужели они друг другу нравятся? Ну, значит, нравятся… если так жмутся друг к другу…» Для него такое полное слияние двух человеческих существ всегда казалось странным и противоестественным, как, скажем, инородная пища — скользкие кусочки маринованной змеи, засахаренные жучки с хрустящими панцирями, густой травяной соус, в котором беспомощно плавают лягушачьи лапки, тонкие, нежные и совершенно отвратительные в качестве еды…

Мама когда-то очень давно ему сказала, когда он норовил залезать к ней ночью в постель с ледяными ногами из своей записанной кроватки:

— Не пытайся объединиться никогда и ни с кем. Не прилипай. Ни к мужчине, ни тем более к женщине. Даже ко мне. Человек рожден один и один умрет. И никто вместе с тобой на тот свет не пойдет.

Маленькому Денису это не было ясно, а было обидно и страшно. И непонятно, почему нельзя прижаться ночью к теплой, надежной маме, рядом с которой его не съедят прятавшиеся в ванной комнате и в шкафу голодные волки и призраки… Папа все равно храпит на диване в большой кухне, где можно встать и, не рискуя напороться на мамин суровый взгляд, залезть в трясущийся урчащий холодильник и схватить колбаски или с наслаждением проглотить недоеденную за ужином толстую, мягкую котлетку…

Мама и потом повторяла эту фразу — про одиночество рождения и ухода. В какой-то момент Денису показалось, что она не права. Жизнь — ведь это не подготовка к смерти. Смерть смертью, зачем думать про нее в десять, двадцать лет? Один он или не один умрет… Может, он вообще никогда не умрет…

И он пытался прилипнуть. К веселому другу Паше, с которым убегал с уроков и вместо музыкальной школы шел в кино, пролезая в кинотеатр через окно в туалете. Паша в девятый класс не пошел, стал за одно лето взрослым и чужим… К одной из своих сестер, которая первая взяла и уехала из их городка и даже ему не написала ни строчки, а ведь обещала взять его с собой… К отцу, раз мама не разрешала приближаться к ней… Но отец молчал. Только когда Денис садился около него и смотрел, как тот читает газету, или ест, или слушает радио, отец начинал молчать зло. Он яростно хрустел газетой, давился котлетой, снимал-надевал очки, ронял их… И Денис перестал к нему подсаживаться.

А потом он прилип к Оксане. Он знал, что Оксана не пойдет с ним вместе умирать, это точно. Но жить рядом с ней было лучше, гораздо лучше, чем одному.

И еще чуть позже в его жизни появился Эмиль. Вот Эмиль, казалось Денису в минуты слабости, и умер бы вместе с ним. А минуты слабости наступали часто, когда Эмиль смотрел на него своими темными влажными глазами, смотрел так, как будто знал о нем все. И что было, и что будет, и что придется преодолеть — вместе, вместе…