Сажайте, и вырастет - Андрей Рубанов Страница 18

За последний месяц старший компаньон и отец-основатель сильно сдал. Заметно осунулся. Перестал посещать спортивный клуб. Много курил. Добавились новые жесты – например, по временам он принимался жестоко скрести ногтями собственный кадык. Это выглядело очень первобытно, по-животному. Даже голос стал иным. Еще месяц назад массивное широкоплечее существо рычало бархатным начальственным басом, ныне же из его горла выходил визгливый фальцет. Да, подумал я печально, а ведь он крепко напуган всем происходящим и явно боится тюрьмы гораздо больше, чем я. Долларовый миллионер, хозяин банка, девяностокилограммовый боксер Михаил боится.

Пьяные, усталые, в дорогих, но немилосердно измятых пиджаках, сжимая в зубах сигареты, потирая пальцами лбы и щеки, мы подошли к столу и задумались.

Перед нами в беспорядке лежали ключи – много связок ключей. Каждую украшал какой-то глупый, но массивный и выразительный брелок, нужный исключительно для того, чтобы не запутаться в россыпях фигурного никелированного металла. Каждому ключу соответствовала своя дверь, свой кусок пространства за этой дверью, своя собственность. Важно не забыть.

Вот ключи от квартиры, где семья, вот – от квартиры без семьи, вот – от двери в офис, а это – от второй двери в офис, вот от третьей, самой главной, двери в офис. Вот ключи от машины, от гаража, от второй машины, от личного сейфа, от корпоративного сейфа, от кабинета, от компьютера, от личной банковской ячейки, от корпоративной ячейки. Вот ключи от архива. Там тонна документов, за каждый из них я отвечаю головой. Вот ключи от квартиры, где живет сам архивариус. А вот ключи от загородного дома – мой сын, полутора лет, этим летом имеет возможность дышать не угарным газом мегаполиса, а чистым воздухом Подмосковья.

Отыскав-таки нужные отмычки, я двинулся к выходу. Попрощался с охраной. Два веселых парня с удостоверениями слушателей Академии Генштаба, в званиях не ниже капитана, с боевым опытом – офицеры государства Российского – кивнули в ответ и снова перевели взгляды на экраны. Шестнадцать экранов. Шестнадцать точек съемки. Вид справа, вид слева. С фасада. С торца. Глядите в оба, ребята. Не дай бог, прорвется злоумышленник, лихой человек, мечтающий покуситься на кровные миллиарды.

В конце концов я выполз в теплый, пахнущий всеми лучшими запахами, электрически напряженный городской вечер. Хорошо пронзить его в белых льняных штанах! Хорошо пройти, раздвигая грудью московскую темноту,– густую, сладкую. Хорошо также отправить к чертям собачьим босса Михаила, посылающего меня в тюрьму мановением длани, а также и весь бизнес, высасывающий душу, гнобящий совесть, – и без того она вся в дырах...

Но нет, нельзя; не сумею; не решусь. Пешки назад не ходят. Они или гибнут, или обращаются в могущественных ферзей.

Я отомкнул машину, сел и поехал. До Тверской улицы две минуты быстрой езды по полупустым дорогам.

Все меня гонят к девкам – и жена, и босс. Ладно, я попробую.

2

Далее – почти комикс, господа. Голый жесткий кич. Смачный и резвый. Навроде как японская манга, пацаны, только круче. На быстрой машине в глубины сверкающего рекламами города устремляется полупьяный самодовольный кретин с полными карманами денег. Не очень мускулист, но прищур хищен, а на губах – циничная усмешка. Он сплевывает на горячий асфальт. Атмосфера намагничена. Вот-вот что-то произойдет: или его арестуют, или у него отсосут.

Он видит группу нужных ему тел. Курят, оттопырив зады. Одна или две оттопырили грамотно, прочие бездарны, но стараются. У всех, однако, точеные фигурки, длинные ноги, умопомрачительные каблуки. Циничный нувориш лихо тормозит. Мгновенно подпрыгивает «мамка»: регулировщица незамысловатого процесса обмена тел на золото. Толстая, некрасивая, взрослая баба в спортивных штанах с лампасами.

На улице шумно, и она почти кричит. Приценяющийся клиент – тоже. Ведь только что во время езды он оглушил себя музыкой до почти бессознательного состояния.

– А? Чего? – надрывается женщина. – Два часа – сто пятьдесят! На всю ночь – триста!

Солидно, но развязно кивнув, клиент нажал на газ и умчал в темноту.

Ура! Первый шаг сделан – я приценился.

Дальше – к центру, вниз по Тверской, оставляем справа «Интурист», Центральный телеграф, уходим влево, огибаем гостиницу «Москва», оставляем слева Большой театр – и вверх, к Старой площади... Правый поворот – мимо Политехнического музея, к подножию гостиницы «Россия», вдоль него, снова направо – и вот я на набережной. Слева – черная московская вода, справа – красная кремлевская стена. Ухожу перед Большим Каменным мостом вверх.

Проплывает мимо чугунная ограда родного, овеянного легендами, фантастического, единственного в мире Факультета Журналистики.

Когда-то я гордился тем, что я его студент. Теперь все не так. Давным-давно, в прошлой жизни, во времена Совдепии, работа в газете считалась престижной, хорошо оплачивалась. Теперь репортер – голодранец и мученик. Я бросил любимую профессию – почему мне не жаль? Потому что профессия перестала быть доходной? Значит, я любил не профессию, а деньги? В очередной, тысяча первый раз я признался себе, что без денег и успеха не мыслю своей жизни, разозлился и вдавил педаль газа до упора.

Но чу! – противник не дремлет. Из чернильной ночной тени выскакивает фигура в синем, машет полосатым жезлом. Для удобства участников дорожного движения жезл светится. Не заметить его невозможно. Я послушно останавливаюсь и энергично покидаю авто.

Нынче модно делать по-американски: сидеть за рулем, не двигаясь, ожидая, когда инспектор сам приблизится, и затем разговаривать с ним через открытое окно. Страж закона стоит, переминаясь с ноги на ногу, водитель же утопает в мягком кресле. Но мы не в Калифорнии, мы исповедуем другой стиль общения – имперский. Мы уважаем и закон, и слуг его. Мы всегда готовы, со всем уважением, дать этим обветренным краснолицым беднягам немного денег. К тому же я пьяный.

Широко распахнув дверь машины, я ловко и незаметно проветриваю салон, освобождая его от алкогольных паров.

Но дядя в синей форме оказался не глуп; он сразу все почуял и понял.

– Что же вы, товарищ водитель?! – попенял он мне. – Употребляете?!

На улице шумно. Страж закона почти кричит, и пойманный нарушитель тоже. Ведь только что во время езды он оглушил себя музыкой до почти бессознательного состояния.

– Виноват! – покаялся я, мужественно развернув грудь. – Был грех, товарищ капитан! Уплачу штраф на месте. По таксе.

Офицер повертел в руках мои документы.

– А где водительское удостоверение?

– Не имею! Страж порядка плотоядно рассмеялся.

– Пройди в машину,– распорядился он, показав в густую тень за своей спиной, из которой сам появился минуту назад.

Там, в плохо освещенном месте, в проулке меж двумя глыбами сталинских пятиэтажек, мне наконец стали видны хитроумно сокрытые от шоферских глаз милицейские «Жигули». Я осторожно приблизился. Внутри сидел второй инспектор. Диалог повторился почти слово в слово.