Орлы и ангелы - Юли Цее Страница 18

На каникулы я еду с Джесси в Вену, сказал Шерша. Хочешь с нами?

Летние каникулы каждый раз оборачивались неприятностями. Уехать куда-нибудь не было ни денег, ни возможности, а дома меня буквально в каждом углу поджидали кошмары, памятные с детских времен. Там имелся диван, имелся телевизор, имелась моя мать, круглосуточно кормящая меня продуктами быстрого приготовления. Это была одержимость, причем обоюдная, — она заставляла меня есть до тех пор, пока я просто-напросто не терял способность подняться с дивана, а я с готовностью пожирал все, что она накладывала и подкладывала мне на тарелку. И это было единственным, что нас связывало. Продолжалось такое по три недели ежегодно, после чего у меня открывался понос и начиналась перманентная истерика, я крушил все кругом. Тогда мать запихивала меня в «даймлер» и на вторую половину лета — в санаторий для людей с гормональными нарушениями.

Разумеется, мне захотелось в Вену, хотя смысл приглашения был вполне очевиден. Ни у Шерши, ни у Джесси не было машины, не было даже водительских прав. У остальных интернатских — а были это сыновья врачей, профессоров, коммерсантов — машины, разумеется, имелись, но они на лето брали в складчину катамараны, и в Вене им наверняка делать было нечего.

Конечно, я согласился. Я привык делать все, о чем меня просили. Я одалживал вещи. Я делал за других покупки в городе, я встречал в аэропорту девиц и доставлял их к парням. И дружба, которою мне за это платили, ничем не отличалась от любой другой. Я вписывался в ситуацию. А многие другие не вписывались.

Джесси моя машина нравилась. Старый красный «фиат» — его вместе с правами я получил в подарок на восемнадцатилетие, и за восемь месяцев мой пробег составил двадцать тысяч километров. На уик-энды — в Амстердам, а вечерами по будням — туда и обратно по автостраде Кельн — Бонн без какой бы то ни было цели.

В наркотуры в Голландию мы отправлялись чаще всего на нескольких машинах: парочка черных джипов плюс мой старый «фиат». Джесси по такому случаю маникюрила ногти, так что они выглядели десятью круглыми красными жучками, обсевшими изголовье переднего пассажирского сиденья, которое она не выпускала из рук на протяжении всей поездки. Лишь я один подмечал, с какой стремительностью она отворачивалась к окну, стоило Шерше в очередной раз сказать, что с накрашенными ногтями она смахивает на малолетнюю потаскушку. В Амстердаме он запрещал ей вылезать из машины, пока остальные отправлялись на поиски добычи. Покупали все, что подвернется под руку, кроме кокса, который брали только у Джесси, хотя у нее он стоил дороже. Потом мы отправлялись на Эйсселмер, на берегу которого у одного из наших спутников было бунгало, и там я полтора дня валялся на пляже, одурманенный «травкой» и плеском вод, и глазел на Джесси, выкладывающую фигуры из гальки. Я видел, как постепенно, фрагмент за фрагментом, отслаивается лак у нее с ногтей, и воображал, как беру ее руки в свои, осторожно и бережно, подушечками пальцев убирая с ее ногтей остатки лака. Джесси была единственной девицей во всей компании. Или девочкой. Никто не обращал на нее внимания. Она просто была с нами. Шерша брал ее с собой — и ничего больше.

Я знал, что Шерше хочется в Вену не просто так, и знал, что меня берут в поездку исключительно из-за машины. И все равно радовался.

В пути Шерша спал на заднем сиденье. Джесси перебралась на переднее, скрутила нам по сигаретке и подверглась с моей стороны шутливым попрекам, потому что самокрутки все еще выходили у нее кривыми и рассыпающимися. Мы слушали музыку, мчались, раскрыв все окна, было тридцать градусов в тени. Я рассказал ей о том, что когда-то мне очень хотелось, чтобы меня называли исключительно Купером, но так и не добился этого ни от матери, ни от однокашников. Она приставала, чтобы я позволил ей заплести женской косой мой длинный «конский хвост», я в конце концов капитулировал, и она тут же взялась за дело, но настоящей косы так и не получилось. На границе нам велели выйти из машины и досмотрели багаж. Я обливался потом от страха. Но ничего не нашли — ни у того ни у другой. Я начал догадываться, что Джесси — профи.