Общество Джейн Остен - Натали Дженнер Страница 18

Дети с жадностью ловили каждое ее слово, а за стенами их маленькой деревенской школы бушевала война, и на субботних утренних сеансах показывали, как бомбили Лондон и Европу, и вот телеграммы, одна за другой, стали приходить все чаще и чаще. Каждую неделю кто-то из детей появлялся в классе, убитый горем, с бледным, заплаканным лицом, пытаясь усидеть на уроках. Взрослые говорили им, что еще не все кончено и сдаваться еще рано. То был урок стойкости и упорства, который Эви никогда не забывала.

Был почти час ночи, и Эви без помех продолжала свой труд, пока на глаза ей не попалось одно из ранних изданий «Гордости и предубеждения». Она с трепетом раскрыла книгу, в восхищении прочла дарственную надпись, оставленную Джейн Остен для одного из многочисленных отпрысков своего брата Эдварда Найта. Она коснулась строчек, как священной реликвии. Этот роман был ее любимым, самым любимым из всех, что она успела прочесть за свои юные годы, и Аделина Льюис была той, кого следовало за это благодарить.

Мисс Льюис сразу заметила, что Эви обладала «интеллектуальной одаренностью», и первой книгой, которую она дала девочке, была ее собственная потрепанная копия «Гордости и предубеждения». Как и рассчитывала Аделина, Эви сразу уловила тонкий, ироничный юмор автора. Девочке особенно нравились такие эпизоды, как диалог мистера и миссис Беннет – после той проповеди, что та прочла своим пяти дочерям, о возможности выйти замуж за их нового соседа мистера Бингли – Беннет полагал, что в этом крылся умысел Бингли, пытавшегося искать их расположения. Миссис Беннет грубо высмеяла мужа: «Умысел? Какая чушь, как ты вообще мог о таком подумать! Возможно, он сумеет влюбиться в одну из них…» К радости Эви, вся глупость и приземленность миссис Беннет раскрывалась в одной строчке.

Стоило мисс Льюис приступить к работе в школе, как начались бесконечные визиты робких попечителей. Эви зачарованно следила за тем, как мисс Льюис отстаивала свои убеждения, боролась за право вести уроки так, как сама считала нужным, буквально бросая им вызов. И все они, один за другим, покидали классную комнату в смущении – даже доктор Грей не в силах был с ней совладать, несмотря на свою размеренную настойчивость и врачебную этику. Когда ученики узнали, что она помолвлена с другом детства, то поняли, что она недолго будет вести у них занятия. Эви оставила школу весной 1944‐го, а через год узнала, что мисс Льюис уволилась, а затем потеряла мужа, погибшего на войне, и осталась с ребенком на руках, совсем одна и без работы.

Девочка всецело доверяла безупречному литературному вкусу мисс Льюис и собственному потенциалу и провела последние полтора года за чтением всей классики, которую учительница подарила ей, когда та покинула школу, и это были совсем другие книги – не те, что она приносила отцу, когда тот восстанавливался после той ужасной аварии. Не имея четкого представления о том, что может дать ей чтение, Эви все равно продолжала его в надежде, что однажды судьба даст ей шанс. Она упорно трудилась, считая, что будет готовой ко всему, когда настанет час.

Как-то в литературном приложении к «Таймс», лежавшем у камина для растопки, Эви нашла фрагмент из Вирджинии Вулф, где говорилось, что из всех писателей, что считаются великими, гениальность Джейн Остен распознать труднее всего. Хоть семья Найт и переживала не лучшие времена, работа на нее позволяла Эви стать чуть ближе к этому величию. Так сказала мисс Льюис, узнав, куда устроилась девочка. Да и сама она утешалась тем, что хоть и рассталась со школой, но оказалась в той среде, где рождались одни из самых лучших романов в целом свете.

Тогда же в голову Эви закралась мысль о том, что можно стать еще ближе к наследию Остен.

На занятиях мисс Льюис рассказывала им, что отец Остен часто посещал пасторат в Стивентоне, где были сотни книг, и юной Джейн дозволялось читать любую из них. Учительница верила, что не существовало «плохих книг» по содержанию – и ученикам, и попечителям она говорила, что если что-то когда-то случилось, оно по праву могло и должно было запечатлеться на бумаге. Она считала, что Джейн выработала свою безупречную, ироничную манеру письма именно потому, что в столь юные годы имела доступ к «взрослой» литературе.

Девочка знала, что в семейной библиотеке Найтов должны найтись книги, которые читала Джейн, и чем больше времени она проводила за стряхиванием пыли со старинных потертых томов и чтением заметок на полях, тем более здравой ей казалась идея о составлении каталога, способного пролить свет на то, что читала писательница в последние десять лет своей жизни.

Разбираясь в этих тысячах томов, она делала пометки в блокнотике, пряча его на одной из полок, и заносила туда все, что считала важным. Так продолжалось уже полтора года – ночами, когда все в доме спали. Ей была отведена крохотная спаленка на третьем этаже. Весьма любезно со стороны мисс Найт – после долгого дня ей не нужно было возвращаться домой. И все же Эви не доверяла своих тайн никому, даже самой мисс Найт, и каждую ночь все сидела с блокнотом на своем стульчике. Совсем еще юная, неопытная, Эви была убеждена в том, что в этой библиотеке был ключ к пониманию творчества Джейн Остен – возможно, наряду с бесценными книгами, и ей хватало смекалки, чтобы ни с кем не делиться своими подозрениями, по крайней мере сейчас. Утром того же дня она слышала, как мисс Найт говорила по телефону с кем-то из «Сотбис», и сделала вывод, что теперь, когда кончилась война, интерес к вещам писательницы, ее письмам и рукописям значительно возрастет.

Эви уже успела внести в свой список полторы тысячи из двух имевшихся в библиотеке томов, каталогизируя по несколько книг за ночь. С самого начала она прикинула, что на все ей понадобится около двух лет. Она понимала, что весь ее труд не будет иметь смысла, если не просмотреть каждую страницу каждой книги. Слишком велик был риск пропустить какую-то пометку или инициалы, или – помилуй бог! – запись, оставленную самой Остен.

Самым тяжелым и времязатратным для девочки было переписывать в свой маленький блокнотик все заголовки и обороты титульных листов вместе с заметками на полях. Иногда за целую ночь она успевала просмотреть всего пару-тройку книг. На выходных она этим не занималась – отправлялась домой, чтобы помочь матери по хозяйству и побыть с отцом. Она слишком хорошо себя знала – так же было и с книгами Аделины Льюис – взявшись за дело, она не останавливалась, и без таких перерывов она бы продолжала работать каждую ночь.

А этой тихой, лунной сентябрьской ночью, при свете тусклой керосиновой лампы, Эви листала страницы старинной немецкой книги – части десятитомника. В каждой части было несколько сотен страниц, и впереди были еще тысячи. Шанс найти хоть что-то на полях этого труда о происхождении немецкого языка, несмотря на всю ее тягу к исследованиям, был ничтожен.

В такие минуты Эви всегда овладевало искушение пропустить несколько страниц. Но твердость ее характера и голос, твердивший ей, что она особенная, несмотря на все испытания, выпадающие на ее долю, действительно делали ее не такой, как остальные. Она всегда слушалась внутреннего голоса, даже когда ей все было безразлично и наваливалась усталость – а сейчас этот голос запрещал ей сдаваться.