Романтики и реалисты - Галина Щербакова Страница 18

– Никогда не думала, Тася, что плакать будете вы. – Светка подошла и села рядом.

– Жалеет она своих учеников, – сказала Полина. – Мне сдается, что на периферии дети крепче. Тут же шум. Ведь посмотреть – все есть. Одетые, как куколки. Никто на дитя денег не жалеет. И питание. А все-таки не сравнить…

– С чем ты хочешь сравнить, мама? – спросила Светка.

– С довойной и послевойной, – тихо почему-то и виновато ответила Полина. – Разве я не то говорю, Светочка?

– Я знаю только одно. Когда рожают, не думая, – плохо. Безнравственно. Когда начинают думать – не рожают. Я думаю и не рожаю. И, наверное, не рожу.

– Ну как можно! – забеспокоилась Полина. – Какая ж это семья без детей?

Тася согласно закивала головой.

– Ладно, ладно, – сказала Светка. – У меня есть еще время и передумать.

– Конечно, передумаешь. – Это Полина. Светка не может вынести этот ее умоляющий материнский взгляд.

– Не смотри, не смотри, муся! Мне уже стыдно. Давай лучше потихоньку попрощаемся, и я исчезну. Хочу приехать раньше Игоря. Я уйду по-английски…

– Это без досвиданья? Ну хоть Марише скажи.

– Конечно! Всего доброго, Тася. И не ревите. Жалко кофточку. Так выглядит, будто вы шли навстречу дождю…

– Вот уж чего мне никогда не жалко, – сказала Тася.

– Вы милая, но несовременная женщина.

– Да что ты, Света! Представляю, на кого я сейчас похожа.

Но уйти по-английски не удалось. Светлана натягивала в передней свои блестящие сапоги-чулки, когда в дверь позвонили. Мариша сделала круглые удивленные глаза и пошла открывать. Светка прижалась к вешалке: неловко как-то уходить, когда люди только приходит. В прихожую вошел старенький поникший человек с громадным, завернутым в бумагу пакетом. Букет угадывался, потому что с виду сверток напоминал завернутый веник. Или балалайку, занесенную для удара.

– Учитель! – радостно закричала Мариша.

– Пред именем твоим, – прошелестела из-под вешалки Светка. И он услышал. Этого никак нельзя было от него ожидать. В его возрасте уже полагалось не видеть, не слышать, а он даже приносил букеты в форме сражающейся балалайки.

– Это моя сестра, – сказала Мариша. – Выйди и поклонись профессору Цейтлину, мартышка.

Цейтлин раздвинул сухие губы и улыбнулся доброй улыбкой. А в прихожую уже набивался народ.

– Арон Моисеевич! – Вовочка вытянул руки, будто хотел пересадить профессора вместе с куском паркета в новые условия.

– Цейтлин! – кричала Священная Корова. – Вы еще живы? Это прекрасно и удивительно!

Профессора увели.

– Уходишь? – спросила Ася.

– Если не поймаю такси, то уже опоздаю. Кто этот Цейтлин?

– Известный филолог. Мы все ходили к нему в кружок, а Мариша была его любимицей.

– Я рванула, Ася, ты останешься ночевать у Мариши?

– Да нет. Я в гостинице.

– Ну, пока. Увидимся.

– Надеюсь. – Ася защелкнула за Светкой замок и вдруг почувствовала, что очень устала. Лечь бы сейчас где-нибудь в уголке и уснуть. Или просто полежать, стянув с себя туфли, пояс, чулки. «Пойду лягу в маленькой комнатке. Вместе с Настей». Она пробиралась за спинами сидящих за столом, боясь, что ее сейчас остановят, усадят и она не сможет лечь и, ни о чем не думая, смотреть в потолок. Но ее не задержали. И она нырнула в темную спальню, где громко сопела, раскинувшись на широкой материной кровати, девятилетняя Настя. Ася легла у нее в ногах, поперек, положив ноги на кресло. Настя шевельнулась во сне и по-хозяйски взгромоздила на Асю ногу. «Все они такие, – с нежностью подумала Ася. – И Ленка моя». Прикинула, что на Урале уже глубокая ночь. Аркаша тоже, небось, спит поперек на их двуспальной кровати – недавнем приобретении. Еле установили тогда это сооружение. От маленькой комнаты ничего не осталось. Так, узенькие проходики слева и справа. Приятели разглядывали кровать, стоя в дверях, издали, и клеймили Асю и Аркадия за их высокие требования к бытовым условиям. («Вся интеллигенция на диван-кроватях, а вам бы все пороскошней… Может, вам и две спальни хочется?..») И еще острили по адресу архитектора, придумавшего комнаты для одной двуспальной кровати. Кто он? Какие у него взгляды на жизнь? «На двуспальную кровать», – уточнила Ася. «Он не знает, что это такое, – смеялся Аркадий. – Он просто их никогда не видел». Договорились, что в архитекторы пролез маленький переодетый японец. («Два татами – и хватит».) Ася улыбнулась. На маленького переодетого японца был похож Цейтлин. Что он сейчас там делает? Когда Ася пробиралась за спинами, Полина ставила перед профессором чистую тарелку и маленькую хрустальную рюмочку.

– Что вы, что вы! – отмахивался Цейтлин. – Мне что-нибудь поменьше.

– Меньше не бывает! – кричала Священная Корова. – Эту и так взяли взаймы у гномов.

– Вы верите в гномов? – притворно удивился Цейтлин.

– Что вы, профессор?! – возмутилась Священная Корова. – Я не верю. Я их вычислила. Знаете анекдот?

– Да, да! – сказал Цейтлин. – Очень интересно, как вы их вычислили?

И Асе тоже было интересно, но она не остановилась. Сейчас ей было покойно, и она думала, что если уснет, то и пусть. Останется у Мариши. А завтра утром поедет в гостиницу. Но только вряд ли она уснет. Она лежала в полудреме и слушала Маришино новоселье.

– … Надо бы сходить на какой-нибудь литературный концерт.

– Ни к чему. Стихи надо читать наедине… или глазами.

– Скажешь! Сейчас другое время. Стихи вышли на площадь…

– Площадная поэзия?..

– Заткнись! Если тебе есть что сказать людям, выходи на площадь и ори! Используй мегафоны, микрофоны, все что угодно, но вложи это людям в уши…

– Ну да! Кто кого перекричит? А если я стесняюсь? А может, сказать я мог бы больше, чем другие, а у меня голоса не хватит?

– Если есть что сказать – поищешь и найдешь!

– Побеждает глотка.

– … Техническая интеллигенция – в массе, в массе! – эмоционально глуха. Она не растревожена. Ей ничего не надо.

– А кто растревожен, кто? Всем ничего не надо!

– Не бреши! Если брать массу, то она, конечно, сырковая. Это всегда было. Но ведь есть лидеры…

– Вовсе не так! Все теперь лидеры. Об этом даже «Литературка» писала… Все дети, если один ребенок в семье, – лидеры…

– При чем тут дети? Еще неизвестно, чего стоят эти лидеры в будущем.

– Захожу в магазин. Смотрю – хвост. И как раз в том месте, где обычно бывает импортное мыло. Я туда. Что вы думаете? Дохи. По шестьсот семьдесят ре. Очередь такая же, как за тридцатикопеечным мылом.

– У народа полно денег.

– А у меня нет! Почему? Как это? Как это? – Лежат без движения, в чулках, миллионы. Это страшно, граждане. Деньги в чулке – это экономическая проблема. Благословим эту очередь за шубами.