Шоколадная ворона - Саша Канес Страница 18

– О, голубчик мой, Вадим Петрович! Вот это уже серьезно! Тут налицо проблема с ее психическим здоровьем! Да-да – письма Горбачеву и социализм с человеческим лицом это уже совсем печально! Это – тяжелая хроника! Итак, повторяем: тесть ваш зашибал, правильно?

– Ну да – был грешок!

– Грешок!! Но в результате этого грешка, как вы выразились, он родил дочь, которая потом выросла и стала вашей супругой! Я нигде не ошибся?

– Все верно, стала женой...

– А потом уже в качестве вашей жены писала письма Горбачеву?! Да! Смею предположить, дорогой мой попутчик, что ваша первая супруга появилась на свет в результате так называемого алкогольного зачатия! Бич нашего деградирующего общества!

– Что и говорить, Адам Генрихович! Повсеместная деградация налицо! Не знал, что с вами встречусь, а то обращение супруги к Михаилу Сергеевичу вам бы с выражением зачитал! Вам лимончика отрезать?

– Очень тоненький кусочек, будьте любезны! – В голосе Адама Генриховича слышалось наслаждение. – Признаюсь вам, я продолжатель профессиональной династии. Мой отец был одновременно и выдающимся психиатром, и одним из основоположников современной наркологии. Чудом он спасся во время охоты на врачей-вредителей. Его звали Генрих Адольфович Берг. Тоже немец, разумеется. Но тогда все врачи с нерусскими именами и фамилиями поголовно признавались евреями, безродными космополитами, и всем был уготован один путь... Да! Давайте выпьем за смерть вождя народов!

– Легко!

Чайные стаканы внизу бодро звякнули.

– Отец, когда вышел в пятьдесят третьем на свободу, занялся вопросами социальной адаптации хронических психиатрических и наркологических больных. Уже в конце пятидесятых перед ним, тогда уже зрелым, опытным врачом, остро встал вопрос о сохранении трудовых и профессиональных навыков людьми с различными формами психических расстройств и наркологической зависимости. В благословенный период хрущевской оттепели его пациентами были и страдающие всевозможными психозами руководители всех уровней, и писатели, творческому потенциалу которых угрожал тяжелый алкоголизм. Он многим помог...

Журналист заерзал на дерматиновом сиденье.

– А вы могли бы вспомнить какие-нибудь имена?

– Отец не одобрил бы этого. Он был крайне щепетилен во всех вопросах, которые могли быть восприняты как измена клятве Гиппократа. Да и я к тому же был тогда почти ребенком. И он мало что рассказывал, и из того, что случайно слышал, я тоже почти ничего не запомнил... Да и к чему вам давно забытое имя страдавшего маниакально-депрессивным психозом второго секретаря Саратовского обкома партии или фамилия разрушившего свой мозг алкоголем писателя, писавшего романы про железобетон? То ли дело лихая деятельность в постсоветский период!

– Такая работа не опасна? Ведь ваши высокопоставленные пациенты могут пожелать убрать свидетелей своей, так сказать, неполноценности!

– Мне в мои годы уже ничего не опасно. К тому же работа психиатра всегда считалась наиболее экстремальной из всех врачебных специальностей.

– И как же вы, Адам Генрихович, вошли в постсоветский период?

– Тяжело вошел. Психиатрическая наука пребывала в руинах и нищете. Во всем известной больнице, где я тогда работал, не хватало лекарств. Вовсе не было средств на содержание среднего медперсонала, ухаживающего за хроническими больными. Многие мои пациенты уехали в те годы в Израиль, США и Германию. Многие из тех, что остались в России после распада СССР, перестали обращаться за столь необходимой им психиатрической помощью, многие устремились в политические и общественные организации. До сих пор почти не бывает дня, чтобы я не узнавал что-нибудь о них из телевидения и газет.

– И в каких же разделах вы чаще всего находите информацию о своих пациентах?

Адам Генрихович тяжко вздохнул:

– Когда как. Иногда в светской хронике, иногда в криминальной. В политических новостях чаще, чем в спортивных.

– Ну это естественно, – отозвался Вадим Петрович.

– Жаль... Нельзя было так резко прерывать лечение... А тогда я и сам был до крайности огорчен и подавлен. Не знал даже, как отвечать на письма моих зарубежных коллег. Думал, не пора ли и мне паковать чемоданы. Но в моем возрасте трудно менять Родину.

– Но ее никогда не поздно продать! – хихикнул журналист.

– Да кто ж ее купит, молодой человек? Нашу-то Родину!..

Внезапно психиатр приподнялся и взглянул на меня. Я прикрыла глаза и сделала вид, что крепко сплю.

– Мы с вами, Вадим Петрович, девушку разбудим.

Мой второй попутчик тоже встал и, не мигая, с полминуты смотрел мне в лицо.

– Шикарная мулатка, между прочим!

– Эфиопка! – поправил его психиатр.

На некоторое время наступила тишина. Судя по характерному шебуршению, мужчины застелили свои полки. Потом они по очереди вышли из купе и по очереди в него вернулись, погасили свет и легли. Несколько минут было тихо. Потом журналист шепотом сообщил, что едет брать интервью у нового главы области, и полюбопытствовал, что там собирается делать Адам Генрихович. Психиатр вполголоса повторил то же, что в самом начале рассказывал мне.

– Какой маразм! – отреагировал на сказанное Дубис.

– Это еще что! В девяносто втором году я в таком маразме участвовал, что вы и представить не можете! Вы слышали, может быть, про такой «Спокбанк»?

– А как же! – засипел журналист. – На Красных Воротах! Скандал-то какой был! Я даже по этому поводу в «круглом столе» участвовал. Председателя совета учредителей под охраной из спецучреждения привозили. Он утверждал, что деньги не там ищут. Он якобы все деньги клиентов перевел инопланетянам на альфа Центавра. Забыл только фамилию...

– Зато я помню! – снова вздохнул психиатр. – Захотенов Денис Денисович. Шизофрения. Голоса. Слава богу, хоть не пил. А у господина Кондотопова, председателя правления банка, каждый месяц приступы белой горячки были. Ко мне обратились, когда он начал прохожих увольнять.

– Это как?

– А вот так. Обманет, бывало, охрану, на улицу выбежит – и давай на кого ни попадя набрасываться. Я его случайно возле входа в банк увидел, когда направлялся туда познакомиться. Три часа дня. Центр города. Полно народу. Смотрю, бежит по улице худощавый человек лет тридцати пяти – сорока в дорогом костюме. Взгляд рассредоточенный, веки воспалены, кожа лица резко гиперемирована, изо рта бесконтрольно выделяется слюна. И... увольняет прохожих. На моих глазах он подскочил к очень пожилой, бедно одетой женщине. Та куда-то с полной авоськой в руках, а он ей объявляет грубо и категорично: «Старуха! Ты уволена!» Естественно, бабка ничего не понимает, голосит, что она пенсионерка и только что купила в гастрономе яички. Он уже, понятное дело, на нее не смотрит и «увольняет» какого-то пятидесятилетнего «гегемона». Тот сам в дупелину, да еще сосет пиво из бутылки. Банкир орет на всю улицу, чтобы тот «завтра не приходил», отбирает у него полупустую бутылку и себе в слюнявую пасть сует.