Хатшепсут - Наталья Галкина Страница 17

— Луноликая повелела мне увидеться с ним, — отвечал я, напыжась.

Хахаперрасенеб насупился.

— Что предсказал ты ей, о гадатель? Почему великая и прекрасная Хатш решила обратить взоры свои к чудодейству простолюдина? Неужели наших знаний и нашего могущества ей недостаточно?

Жрец-уаб, насколько я помнил, был блистательным для своей эпохи астрономом и неплохим врачом для любой эпохи; баловался он также математикой и структуралистикой — в нашем понимании этого слова. Именно ему принадлежала идея создания сводных таблиц иератической, иероглифической и демотической записи. Еще жрец-уаб занимался чем-то вроде сравнительного языкознания. Силен он был и по мистической — или магической? — части: обряды посвящения в их последнем варианте разрабатывались именно Хахаперрасенебом.

— Ведь это Джеди, — от радости, вспомнив, кто таков простолюдин, о коем шла речь, я поделился информацией вслух, — разгадал для царицы число тайных покоев Тота, чтобы построить подобные в новом дворце?

— Ничто не сокрыто от вещих глаз гадателя, — холодно отвечал жрец-уаб.

Тут мы опять продолжили движение к выходу, и он сказал мне:

— Дом Джеди ты найдешь у развалин древней царской крепости, что у Восточных Врат.

Подле обелиска, окруженного великолепной семеркой каменных кошек, Хахаперрасенеб положил мне на плечо тяжелую от груза знаний, лет и перстней-печаток руку:

— Поведай мне, о Джосер, есть ли у тебя поручение от царицы к простолюдину Джеди.

Это было как-то не по сценарию, я чуть просрочил реплику, и он добавил:

— Я не требую у тебя раскрытия тайны беседы с сиятельной; ответь мне только, есть ли поручение.

— Нет, о мудрейший из мудрых, — отвечал я.

— Я тебе верю, — сказал жрец не по этикету и, повернувшись ко мне спиной, быстро зашагал прочь. Тоже не по этикету. Но потом, видимо спохватившись, обернулся и сложил руки в приветственном жесте, приняв позу своей будущей статуи. Я поклонился, насколько позволила мне комплекция Джосера, вполне искренне. Среди жрецов, разумеется, попадалась и шваль, ибо не место красит человека, а человек место, сию чиновничью заповедь с гуманистическим подтекстом я усвоил давно, но к Хахаперрасенебу я испытывал уважение. Еще в будущем читал я и его трактаты о путешествиях, и предсказания, и пророчества, и песни, и обращения к потомкам; я неплохо знал его, как мне казалось. Что касается простолюдина Джеди, я думал о нем как о лице вымышленном, продукте, так сказать, новоиспеченной художественной литературы. Должно быть, я ошибался. Разумеется, я ошибался, ибо продукт художественного вымысла обитал на околице, и я успешно представился апру, омывшему мне ноги в затененном внутреннем дворике, и вошел в дом.

Герой фольклора встретил меня в четырехугольной комнате с очагом и маленьким бассейном. Красные рыбки плавали в воде на фоне ярко-зеленых плиток дна.

— Мир тебе, входящий, — сказал Джеди, поднимаясь мне навстречу.

Странно короткая формула приветствия — здесь обычно здоровались по пять минут кряду; я чуть было не ответил: «Привет!» Но воздержался и вымолвил:

— Мир и тебе, Джеди.

Мол, здравствуйте, коли не шутите.

Он оценил мою ответную лапидарность и улыбнулся. Чем тотчас же очаровал меня.

— Я — Джосер… — начал было я.

Но он перебил меня:

— Ты уже называл имя свое апру; и потом — я узнал тебя, Джосер. Ты меня не так понял. Не невежливость и не неведение; приветствие, Джосер: мир входящему.

У простолюдина Джеди была приятная привычка смотреть в глаза. Я почувствовал к нему доверие и чуть было не забыл о своем Джосере. Но и сам Джосер, видать, подзабыл текст:

— Я думал, ты старше, о Джеди.

— Я уже выбился из молодых ведунов, — быстро отвечал Джеди, посмеиваясь, — но не вполне дорос до старого колдуна, ты хочешь сказать?

Джосер взял себя в руки и набрал воздуху в легкие:

— Дважды осиянная Хатш повелела мне, предпоследнему рабу ее, прийти завтра к храму Эль-Тейт-маат-Ра вместе с тобою, простолюдин Джеди.

— Вот как, — сказал простолюдин, — а что будет, если я не пойду?

Воцарилось молчание.

— Мало ей Сепра, — внезапно сказал Джеди, — и всех посвященных оптом и в розницу; про жреца-уаба и зодчих молчу; еще и я понадобился. Не пугайся так, Джосер, на жаре страх вреден; я просто размышляю вслух. Я должен зайти за тобой на рассвете?

— Да, с первыми лучами светила, — отвечал Джосер, то есть я.

— Зайду, стало быть, — сказал Джеди беззаботно.

Приближался звон, схожий с плачем, пчелиная додекафония. Приблизился. В дверном проеме появилась девушка в венке из бубенчиков и колокольчиков — таких же, как в букете царицы.

— Это Ка из Библа, — сказал Джеди, — а это мудрейший Джосер по приказу государыни. Принеси нам что-нибудь, Ка.

Опять меня потчевали воблой с эмульсией, ягодами шелковицы, лепешками и мясом ягненка, утопающим в зелени. Последнее напоминало блюдо фешенебельного ресторана.

— Погадай гадателю, Ка, — сказал Джеди.

Она робко взяла мою ладонь, вопросительно посмотрела на Джеди. Тот кивнул. Тогда она сказала:

— Ты не веришь сам себе, предсказатель. На время ты потерял лицо. Но ни один из трех Джосеров — бывший, настоящий и будущий — не вспомнит, что их трое. Тебя ждет блистательное Завтра. Карлики будут плясать у входа в гробницу твою. Вот только выдержишь ли ты ниспосланное тебе испытание, я не знаю. И еще: береги печень, Джосер, прикрикни на нее как следует.

Я молчал. Печень болела за двоих. То ли от воблы, то ли от эмульсии.

— Ступай, — сказал Джеди. — Я не хочу, чтобы он гадал тебе.

Ка исчезла.

— «Почему ты не гребешь?» — запел Джеди.