Дилетантское прощание - Энн Тайлер Страница 17

– А-а, это ради названия. «Кузены Брайан» не годятся.

– Почему?

– Ну сами посудите: человек звонит – могу я поговорить с мистером Кузеном Брайаном?

Я засмеялся.

– Нет, братьев нету. Только выводок сестер, который вечно у меня на хвосте.

– Я вас понимаю. Ох уж эти сестры.

– Извините, что спрашиваю, – сказал Гил, словно улучив удобный момент, – но как быть с имуществом?

– Каким имуществом?

– В доме остались всякие бумаги и ваши личные вещи. И еще вот почта. Всякий раз, как вхожу в дом, на полу куча корреспонденции. Мне не трудно привезти ее вам, но ведь можно через интернет уведомить почтовое отделение, чтобы все доставляли сюда.

– Верно, я этим займусь.

– Потом, кухонная утварь. Посуда в шкафах. Когда мы начнем внутренние работы, все это надо будет перетащить в спальню или куда там.

– Хорошо, я подумаю.

– Ваша сестра уже освободила холодильник, но еще остались крупы, консервы и прочее.

– Сестра туда заезжала?

– Только чтоб забрать продукты из холодильника.

– Об этом я не знал.

– Наверное, не хотела вас беспокоить.

Я уставился на список расходов, который держал в руке.

– Конечно, мое нежелание появляться в доме выглядит странно. Просто я боюсь, там накатят… и все такое.

– Да, я понимаю, – сказал Гил.

– По правде, я не уверен, что вообще захочу туда вернуться.

– Дайте нам закончить, и тогда посмотрим, что вы скажете. Я вот думаю в прихожей настелить пол светлого оттенка. Если, конечно, вы одобрите.

– Даже в этом случае, – сказал я. – Даже со светлым полом.

Гил терпеливо ждал, не сводя с меня взгляда.

– Послушайте, а вы не хотите купить этот дом, а? – сказал я. – Этак удачно вложить капитал. А как почините, я уверен, сможете выгодно продать.

Я хохотнул, как бы приглашая его посмеяться. Но Гил меня не поддержал.

– У меня нет таких денег, – сказал он.

– М-да.

– Знаете, о вещах не беспокойтесь. Я прикажу своим ребятам все упаковать в коробки, если вы не против.

– Конечно, нет. Я даже не буду возражать, если все это барахло они оттащат на помойку.

– Ну это уж чересчур. Все, что, на наш взгляд, вам пригодится здесь, я закину в грузовик и в следующий раз привезу.

– Ладно, спасибо. – Я прокашлялся. – И вот еще что…

Гил ждал.

– Не могли бы вы привезти мою одежду?

– Одежду?

– Все, что в шкафу и в комоде возле кровати.

– Хм.

Я показал на свой наряд. До сих пор я обходился тем, что нашлось в моей старой комнате, но все это, конечно, мне было не по возрасту.

– Ничего упаковывать не надо, просто забросьте в кузов, и все.

– Ладно, разберемся, – сказал Гил.

– Спасибо.

Конечно, следовало поблагодарить Нандину за ее хлопоты по разгрузке холодильника. (Хотя сестрой, бесспорно, руководило еще и любопытство.) Прям куда ни глянь, всюду были заботливые доброхоты. Не только Нандина. Чарлз приносил завернутый в фольгу банановый хлеб – эти тяжелые, как кирпичи, буханки пекла его жена. Чтоб отвлечь меня от грустных мыслей, Айрин оставляла на моем столе рекламные листовки, предлагавшие опасные для жизни приключения: дельтапланеризм, скалолазание, ныряние в коралловых рифах. Бывшие соседи постоянно зазывали к себе на ужин и после моих отговорок неохотно тянули «Ну ла-а-адно», давая понять, что лишь на этот раз позволяют мне сорваться с крючка. Люк превратил ресторанное застолье чуть ли не в еженедельную традицию, Нейт возобновил наши турниры по ракетболу.

А я, похоже, всем отвечал черной неблагодарностью. Особенно Нандине. Я всегда был начеку и встречал в штыки все, что она говорила из лучших, конечно, побуждений. Но порой она и впрямь этого заслуживала. Надо же такое удумать! К примеру, однажды сестра заявила:

– По крайней мере, теперь ты не обременен домашними хлопотами. Я к тому, что Дороти не готовила и вообще о тебе не заботилась.

– Неправда! – парировал я. – У нас был гармоничный брак. Союз двух взрослых самостоятельных людей.

Или вот в другой раз, когда я затеял стирку ее и моих вещей, сестрица этак снисходительно изрекла:

– Дороти, конечно, считала, что достаточно разделить белье на белое и цветное, но вообще-то цветное тоже делится на светлое и темное.

Я не стал ее уведомлять, что Дороти, скорее всего, спокойно загрузила бы машину всеми бельевыми категориями разом.

Все чаще я будто слышал сестрины мысли: «Скверно, конечно, что жена его умерла, но стоит ли уж так по ней горевать? Чего уж так убиваться-то?»

– Ты думаешь, никто не заметит, что ты небрит и всю неделю ходишь в одной и той же рубашке? – поинтересовалась сестра. – Нет, милый мой, люди все замечают. Давеча Бетси Харди тебя увидела и перешла на другую сторону улицу, чтобы, говорит, ты не смущался своего затрапезного вида. Спасибо, говорю, Бетси, за твою деликатность, но, по-моему, ему плевать, как он выглядит.

– Бетси Харди? Я ее не видел.

– Главное, что она тебя видела. По-моему, ты хотел забрать приличную одежду, что осталась в твоем доме?

– Да, Гил привезет мои шмотки.

– Что? Ты позволишь ему копаться в твоих вещах?

– А что такого?

Нандина сощурилась:

– Когда Джим Раст рекомендовал тебе подрядчика, он что-нибудь о нем рассказывал? Ты знаешь его прошлое? Откуда он родом? Он балтиморец?

– Он прекрасный человек, поверь на слово.

– Просто интересно, вот и все.

– Он мог вообще не говорить об Анонимных алкоголиках.

– Я против них ничего не имею.

– Гораздо хуже, если человек пьет, но не состоит в этом обществе, – подчеркнул я.

– А кто спорит? Ты думаешь, я из-за этого интересуюсь его биографией? Я бесконечно рада, что он совладал с недугом. И всякий раз угощаю его фруктовым соком и лимонадом.

– Воистину.

Но я-то знал, что причина в ином. Однажды сестра застукала Гила с банкой кока-колы. Прохладительные напитки – ее пунктик. Она не просто их не любит, она всей душой их ненавидит. Если б существовала программа «Двенадцать шагов по избавлению от пристрастия к кока-коле», Нандина сделала бы щедрое пожертвование.

Нет, поймите правильно, я вовсе не жалуюсь на сестру. Когда я остался без крыши над головой, Нандина без всяких колебаний меня приютила, не выказав ни малейшего недовольства тем, что нарушен ее привычный уклад. Она – мой самый родной человек из ныне живых. У нас совместные детские воспоминания, в которые нет ходу посторонним.