Другое детство - Сергей Хазов-Кассиа Страница 17

Мы дошли до железной дороги, поднялись по насыпи и стали смотреть на поляну. Начиналась оттепель, снег слегка просел и побурел. Покрытый неприятной ломающейся от прикосновения коркой, он уже не был чистым и ласковым. Свидетельница моего счастья, опушка стояла будто отвернувшись от меня, не желая разделить моё горе. Я хотел было сделать фотографию, но передумал — слишком уж уныло выглядел мой пейзаж.

Я не стал брать Иру за руку, потому что был уверен — одёрнет. Мы постояли немного, пока подъезжавшая электричка не заставила нас сойти с насыпи, и повернули назад.

На перекрёстке рядом с домом Ира бросила: «Ну пока, дальше не ходи». Я был рад, что она отпустила меня, и даже не хотел смотреть ей вслед, но вдруг, повинуясь внезапному порыву, догнал её и надел ей на шею фотоаппарат. Боясь отказа, я сделал всё настолько стремительно, что Ира, не успев опомниться, так и осталась стоять с подарком, я же быстро ретировался в свои ворота. Чтобы не встречаться с бабулей, я пошёл в сарай, заперся там и долго сидел, смотря в одну точку и ёжась от холодного, пропахшего заиндевевшим сеном воздуха.

Наконец, короткие, но насыщенные каникулы закончились. Я вернулся в город. Я не смог бы объяснить этого словами, но ясно понимал — во мне что-то безвозвратно изменилось. Раньше у меня был свой, обособленный от других мир. На даче он превращался в снежное царство, в городе — в герцогский двор. Но колеса Ириной машины, раздавившие ледяную страну, проехались не только по дворцам и замкам. Вместе с ними была разрушена вся моя вселенная, потерявшая для меня всякий интерес. А за её пределами я чувствовал себя ещё более ущербным, чем раньше.

Я больше не играл после школы, мои придворные пылились на шкафу. Сделав уроки, я валялся на диване, задрав ноги на стену и глядя в потолок. Мне было скучно. Когда мама и Боксёр бывали дома, я лежал с книгой и делал вид, что читаю, но если и просматривал за вечер две-три страницы, то ничего не запоминал, мысли мои носились где-то далеко.

Меня одолевала тоска. Сплин, о котором я читал в книгах. Но это был не романтический сплин, заставлявший людей отправляться в дальние страны на поиски приключений, а ленивое расслабленное бездействие, когда сил хватает лишь на то, чтобы размышлять.

Я много думал об Ире. О том, что при любых раскладах мы бы не смогли быть вместе, ведь у неё был Олег. Зачем тогда она всё это затеяла? Было бы глупо предполагать, что её посетила неожиданная любовь — очевидно, что никто не может полюбить такого зануду, как я. Ей просто было одиноко на даче. Безусловно, она коварная девочка, разрушительница сердец, но это не мешало мне любить её. Я с горечью думал, что никогда не буду счастлив, потому что не разлюблю Иру, но при этом понятия не имел, что могло бы заставить её предпочесть меня своему Олегу.

Если бы я жил в одном веке с героями моих романов, то ушёл бы в монастырь и посвятил свою жизнь молитве и воспоминаниям о былой любви.

Но в наше время монастыри были не в моде. К тому же мама вряд ли одобрила бы мой выбор.

Я думал об Олеге. Какой он из себя, победитель-каратист? Может, он вообще старшеклассник. Но даже если и так, это наверняка не единственное его достоинство. Я видел их. Длинных старшеклассников, которые курили за углом школы, играли в футбол, пили пиво. Интересно, когда я подрасту, тоже стану таким? Наверное, нет. Миха и Пень — несомненно, уже покуривают. А я останусь слабаком. К тому же что меняет возраст? Ведь и Олег повзрослеет, поступит в институт, они с Ирой поженятся, и тогда можно навсегда забыть о ней. Впрочем, так далеко мои мысли заходили редко, мне было сложно представить Иру в роли матери семейства и жены — пусть даже и каратиста.

Однажды мама решила устроить очередную фотосъёмку в новых платьях, пошитых из доставшейся по блату дефицитной ткани. Поскольку у нас в семье теперь был фотоаппарат, она не стала просить Боксёра принести свой, но дождалась его, не полагаясь на мой фотографический талант.

Это была тихая ничего не предвещавшая суббота. Я лежал в своей комнате с «Всадником без головы», заставившим меня забыть о страданиях. Мама с Боксёром смотрели телевизор в большой комнате. Суп сварен, хлеб куплен, бельё я обещал отутюжить завтра, так что обо мне должны были забыть до самого ужина. Когда мама позвала меня, я по привычке прислушался к тону её голоса, найдя его расслабленным и даже весёлым — влияние Боксёра.

Наверное, просто хочет попросить меня заварить им чаю или что-то в этом роде.

Я вошёл в большую комнату. Это была парадная зала, где принимались гости, раскладывался праздничный стол (в обычные дни он хранился на балконе в сложенном виде) и где мама проводила выходные перед телевизором. В серванте был красиво выставлен хрусталь, на софе лежали новые красные подушки, с обеих сторон от коричневого деревянного журнального столика стояли два кресла, недавно заново обтянутые цветастой тканью: бежевой с красными маками. Напротив этой композиции — цветной телевизор «Рубин». Боксёр сделал к нему дистанционный пульт управления, провод от которого незаметно тянулся к маминому креслу.

На пульте имелось шесть кнопок для переключения программ, чтобы регулировать громкость, приходилось вставать, но на этот случай у мамы был я. На полу лежал бежевый палас с коричневыми тропическими цветами, стену украшали фотообои с кромкой летнего леса и берегом реки. Они были чем-то похожи на обои в моей комнате, но выцвели от времени и местами потёрлись. На потолке висела мамина гордость — жёлтая (под золото) люстра с прессованным чешским хрусталём. Если сильно прыгнуть прямо под ней, то хрусталь качался и звенел. Правда, один раз я допрыгался — одна из висюлек упала и разбилась, за что мама устроила мне нагоняй.

Они сидели в креслах. Когда я вошёл, оба посмотрели на меня, мама спросила: — Артём, можешь нам фотоаппарат свой дать? Дядя Саша меня поснимает немного.

Вот она, расплата. Сказать, что я забыл его на даче? Всё равно потом узнает, будет ещё больше ругать за то, что соврал. К тому же мне было на руку присутствие Боксёра, может, при нём скандал будет не таким сильным.

— Он потерялся, — глухо ответил я. Мама не поверила своим ушам: — Что?

— Потерялся. На даче. В снегу где-то.

— Так, поди сюда, — я подошёл, мама взяла меня за подбородок и повернула к себе, — ты мне будешь опять врать? Как это «потерялся»?

— Ну так. гулял и не заметил, что он упал, а потом не нашёл.

— Артём, ты смеёшься надо мной, что ли? Ты что такое творишь-то? Как это потерялся? Тебе кто его вообще на дачу брать разрешил? Ах ты, дрянь такая, потерялся он! Тебе для чего его купили, чтобы ты по канавам с ним шлялся?! Что за ребёнок такой, никакого сладу с ним нет, что за выродок?! — мама была так шокирована этой новостью, что даже не стеснялась Боксёра и отчитывала меня, как будто мы одни. Ну разве что ни разу не ударила, что уже хорошо. — Почему ты мне раньше не сказал? Ты думал, дрянь, что я не узнаю, так, что ли? Ты решил ещё и скрывать от меня? Да ты вообще больше никаких подарков не получишь, ни на Новый год, ни на что ещё, если ты так ко всему относишься. Ты что думаешь, люди деньги печатают, что ли? Что всё просто так достаётся? Нет, ты подумай только, и так спокойно говорит ещё мне, что он потерялся! Ах ты сволочь, выродок небесный!