Под лапой. Исповедь кошатника - Том Кокс Страница 17

Любой творческой семье, которая с головой окунулась в деревенскую жизнь, нужен кровожадный сосед, чтобы время от времени вытаскивать ее из затруднительных ситуаций. Когда я еще жил на северо-востоке Центральных графств с родителями, таким человеком был Фрэнк, лысый и скупой на разговоры сосед. Фрэнк жил в паре километров от нас и был сельскохозяйственным рабочим, и хотя он казался человеком без возраста, я все же считал его слишком старым для какого-либо «рабочего». Еще меня слегка пугало то, как неожиданно он появлялся из-за изгороди каждый раз, когда я выходил в сад.

Несмотря на все это, должен сказать, что Фрэнк очень помог нам разобраться с последствиями безжалостных тренировок Монти и Дейзи. Он оказался бесценным помощником и летом 1996 года, когда в результате некоторых неприятных происшествий у нас погибли цыплята.

Лично я никогда не считал цыплят за домашних животных: в отличие от кошек, они не урчат, когда их гладишь, и даже на фоне других не слишком одаренных интеллектом собратьев по птичьему миру их тупость не знает границ. Тем не менее я быстро привязался к семерым курочкам и петушкам, которых родители устроили в курятнике в дальнем углу сада, в особенности к Эгберту, до смешного крошечному петуху, который больше всего любил подкрадываться к моему отцу и злобно клевать его в ноги. Но вот что я заметил: на беды с цыплятами легче смотреть с философской точки зрения. Если одного из них утаскивает лиса, ты сильно расстраиваешься, а если за две недели умирают пятеро цыплят, включается встроенный механизм, помогающий справиться с потерей.

К тому времени, когда шестого цыпленка, нашу пугливую Эгату, похожую на комок сахарной ваты на ножках, практически заживо съели паразиты, обнаружить мертвую курицу стало настолько же привычной частью нашей ежедневной ноттингемской жизни, как гул комбайна неподалеку или запах горящего «Форда-Эскорт» с площадки для пикника на холме. Правда, сам момент смерти нам видеть не приходилось.

– Добил лопатой, – говорил Фрэнк, опять внезапно появляясь из-за изгороди. Фрэнк был из тех сельских жителей, которые всех животных называют «он» независимо от пола. – За беспорядок не волнуйтесь, я уберу.

Пока папа благодарил его и они обсуждали очередную волну преступности, накрывшую нашу округу из трех домов, – как на ферме неподалеку связали и избили парочку, или как одна голодная лиса стала заклятым врагом Фрэнка, – он давал мне подержать лопату. Не знаю зачем, я не ставил ее на землю; так мне казалось, что я ему помогаю.

Живя в Окволде, я привык, что немногословные местные жители постоянно бросают мне в руки нечто, отмеченное смертью. Например, когда я оставался один дома, то частенько открывал дверь нашему леснику – у него был огромный нос картошкой, а цвет лица – будто рисовую бумагу вдавили в потроха, и однажды тот молча кинул мне трех еще теплых, но однозначно скончавшихся фазанов. Я был ошарашен. Можно подумать, что после такого от врожденной брезгливости не останется и следа, однако когда я держал в руках инструмент, который только что привел к кончине чего-то пушистого и беспомощного, меня начинало тошнить.

Надо было видеть, как отец рубит дрова или строит загон для цыплят: он с легкостью окунулся в деревенскую жизнь. Не переставая уговаривать нас с мамой переехать в какую-нибудь глушь, папа представлял себя эдаким мастером на все руки. Правда, когда дело дошло до неприглядной сути сельской жизни, стало ясно, что он многого не умеет.