HHhH - Лоран Бине Страница 17

Не считая нужным хоть как-то это обосновать, Гитлер объявляет, что немцы имеют право на большее жизненное пространство, чем другие народы, и будущее Германии прямо зависит от решения проблем, поставленных именно потребностью в расширении пространства. Но где же его, это пространство, взять? Нет, не за морями, не в каких-то далеких африканских или азиатских колониях, а непосредственно здесь, по соседству с рейхом, в самом центре Европы. И вот сейчас мы чертим по границам Старого континента окружность, внутри которой оказываются Франция, Бельгия, Голландия, Польша, Чехословакия, Австрия, Италия, Швейцария, а затем и Литва (вспомним, что Германия того времени дотягивалась до Данцига и Мемеля [58]и соседствовала со странами Балтии). Отсюда и первый вопрос Гитлера к собравшимся: где Германия может достичь наибольшего успеха наименьшей ценой, куда следует устремиться в первую очередь? Предполагаемое военное могущество Франции, равно как ее связи с Великобританией, исключают ее из круга, а с нею вместе – Бельгию и Голландию, которые находятся в сфере стратегических интересов французского Генерального штаба. Муссолиниевская Италия также не годится в качестве цели – тут причины совершенно понятны. Экспансия в сторону Польши и стран Балтии может затронуть чувствительные струны России, а это преждевременно. Швейцарию, как всегда, стоит приберечь куда в большей степени как сейф, чем как нейтральную территорию. Ну и что остается? Круг сужается и перемещается к зоне, в которую входят всего-навсего две страны. «Первым делом мы должны нанести удары одновременно по Чехословакии и Австрии – так мы избежим опасности фланговой атаки в случае возможной операции, направленной против западных государств». Из одной этой фразы видно, что, едва назначив первые «мишени», Гитлер уже думал о расширении круга.

Если оставить в стороне реакцию Геринга и Редера – нацистов, как говорится, до кончиков ногтей, – можно сказать, что планы Гитлера ввели его собеседников в ступор. Кое-кого даже и в буквальном смысле: у Нейрата, к примеру, в дни, последовавшие за оглашением этого блестящего проекта, случилось несколько сердечных приступов подряд. Бломберг и Фрич (первый был военным министром и главнокомандующим вооруженными силами, второй – главнокомандующим сухопутными войсками немецкой армии) попытались протестовать, причем с горячностью, абсолютно неприемлемой при царящих в Третьем рейхе нравах. Старая гвардия тогда, в тридцать седьмом, еще верила, что может быть той силой, которая в глазах диктатора, столь неосторожно приведенного ею к власти, кое-что значит.

Она ничего не понимала в Гитлере, эта старая гвардия, а за понимание (в частности – Бломбергу и Фришу) предстояло заплатить очень дорого.

Не так уж много времени спустя после вышеупомянутого бурного заседания Бломберг, который в январе 1938 года женился вторым браком на своей юной секретарше, с ужасом узнал, что открылось (вполне возможно, и ему самому) прошлое его молодой, на двадцать три года моложе его самого, жены. Ева Грун, как выяснилось, была профессиональной проституткой. А поскольку скандал требовался максимально громкий, по министерствам запустили открытки с обнаженной Евой в самых что ни на есть непристойных позах. Бломбергу предложили развестись с Евой, он проявил мужество, отказался – и был немедленно отправлен в отставку: ему было запрещено надевать военную форму и появляться в канцелярии. Но он дожил свой век верным второй жене и умер в Нюрнберге в 1946 году, ожидая начала процесса.

А Фрич стал жертвой еще более скабрезных махинаций, умело проведенных не кем иным, как Гейдрихом. Ну а кем же еще…

48

Гейдрих, подобно Шерлоку Холмсу, играл на скрипке (только лучше британца). И, подобно Шерлоку Холмсу, занимался расследованиями уголовных преступлений. Разница между ним и знаменитым английским сыщиком состояла в том, что в отличие от Шерлока Холмса он не доискивался истины – он фабриковал «истину». Совсем другое дело.

Вот, например, поручили ему скомпрометировать командующего сухопутными войсками, генерал-полковника вермахта Вернера фон Фрича. Для того чтобы узнать об антинацистских настроениях Фрича, не надо было стоять во главе СД: тот никогда своих взглядов не скрывал. Еще в 1935 году, во время парада в Саарбрюккене, любой, кто находился неподалеку от Фрича на трибуне, мог услышать его саркастические замечания в адрес СС, партии и многих видных членов НСДАП. И нет ничего проще, чем придумать заговор, который тот якобы замышляет.

Но Гейдрих находит другой путь – куда более унизительный для старого барона. Он знает, насколько спесива, насколько чувствительна старая прусская аристократия к вопросам нравственности, как чванится она своей высокой моралью. Вот почему он решает, используя опыт с Бломбергом, завести на Фрича дело по обвинению в безнравственности.

Фрич – убежденный старый холостяк, к этому Гейдрих и намерен придраться. В делах такого рода угол атаки понятен, и, для того чтобы сварганить досье, группенфюрер СС прибегает к помощи специальной службы гестапо, 11-го отдела, задача которого – борьба с гомосексуализмом.

И вот что ему удается обнаружить. В показаниях некоего Ганса Шмидта, сидевшего в это время в тюрьме и известного тем, что он выслеживал гомосексуалистов и вымогал у них деньги, есть сведения о том, что Шмидт видел в каком-то темном проулке близ Потсдамского вокзала, как Фрич предавался разврату с гомосексуалистом по кличке Джо-баварец, продававшим свои услуги за деньги, после чего стал Фрича шантажировать, и тот платил ему за молчание. Невероятно, но история выглядела правдивой… расхождения были в одной мелочи, но Гейдрих такую «мелочь» (Фрич, о котором шла речь в доносе, всего лишь полуграмотный однофамилец генерала) решает не брать в расчет, какое это имеет значение!

Кавалерист в отставке – подумаешь, военные же оба, легко спутать, тем более что под давлением гестапо шантажист готов опознать кого угодно.

Гейдриху хватает воображения (без этого в его деле не обойтись), но чтобы махинации такого рода оказывались успешными, требуется еще и перфекционизм, а группен-фюрер на этот раз им не озаботился. Тем не менее дело почти выгорело.

На очной ставке, проводившейся в одном из кабинетов имперской канцелярии в присутствии Геринга и Гитлера, шантажист, выглядевший, по слухам, абсолютным дегенератом, увидев Фрича, закричал: «Это он!» – а надменный барон даже не удостоил его ответом… Однако в высших сферах Третьего рейха принимать неприступный вид было бесполезно. Гитлер потребовал, чтобы главнокомандующий сухопутными войсками немедленно подал в отставку.

До этого момента события разворачивались в точности по сценарию Гейдриха. Но теперь происходит неожиданное: Фрич отказывается уйти со своего поста. Причем не просто отказывается, а требует, чтобы дело было передано военному трибуналу. И позиция Гейдриха внезапно становится ох какой шаткой: если начнется новое предварительное расследование, то проводиться оно будет уже не силами гестапо – силами самой армии. А Гитлер колеблется. Ему не больше, чем Гейдриху, хочется честного, без сучка без задоринки процесса, но он пока еще немножко опасается реакции старой гвардии.