Волок - Мариуш Вильк Страница 17

Ключ к этому тексту — «философия коллективизма», противопоставленная западному индивидуализму. Книга повествует о победе коллективного (организованного) разума над всяческой стихийностью и о превосходстве небольшой группы людей, сплоченных светлой идеей коммунизма, над десятками тысяч социально вредных личностей. О «трудколлективах», в которых реализуется идея перековки: искоренение — под бдительным оком ОГПУ — эгоистического «я» в полудиких поборниках частной собственности. И о рождении в итоге коллективистского сознания.

Нетрудно заметить, что философия книги Канала, пусть даже сформулированная вульгарно, по сути, вписывается в традицию русской мысли, уходящей корнями в Средневековье, — к православным монастырям, предшественникам ГУЛАГа в деле колонизации русского Севера… Высшей добродетелью там считалось послушание, которого иной раз добивались, заставляя человека выполнять абсурдные задания: к примеру, переливать воду из проруби в прорубь или высаживать траву корешками вверх — чтобы сломать «я» послушника и пошатнуть его веру в здравый рассудок. При Иване Грозном возникла доктрина «государства-монастыря» Иосифа Санина, игумена Иосифо-Волоколамского монастыря, согласно которой все Московское княжество становилось своего рода гигантским монастырем, управляемым царем-архимандритом. Монастырям вменялось в обязанность содержать под стражей инакомыслящих и наставлять их на путь истинный путем послушания и труда. Иосиф Сталин, слегка подредактировав эту идею, создал «государство-зону» под бдительным оком генералиссимуса-вохровца. Во вступлении к книге Максим Горький уподоблял чекистов монахам.

В послесловии он разъяснял основы «коллективного метода творчества», утверждая, что это первая попытка создания новой литературы, отвечающей задачам новой эпохи. Писателей, не схожих по масштабу таланта, языку и вкусу, сплотил материал, и, подавив в себе характерные авторские особенности, все вместе они дали жизнь совершенно уникальному явлению в истории советской литературы. Работали самоотверженно, правили друг друга безжалостно, порой оставляя едва ли полсотни из сотен страниц; иной раз над одним фрагментом трудилось несколько человек, стирая приметы индивидуального стиля, и потом уже невозможно было сказать — где чье… Другими словами, стригли под одну гребенку. Сами себя унифицировали.

14. Шутка Батуры

Тем временем явился инспектор, осмотрел яхту и принялся ворчать: чего-то там якобы не хватает — не то флажка, не то фляжки. Вася моментально уловил намек, вынул «шило» [20]и чеснок на закуску. Батура сразу подобрел, опрокинул в себя полкружки, закусил, повторил — и предался воспоминаниям о Польше. Он был одним из освободителей Гданьска. Итак, 1945-й… Гданьск… прекрасная Гретхен… Батура прослезился и вдруг сменил тему:

— А знаете, что такое любовь по-русски?

— ?

— Два поцелуя в губы и третий, контрольный — в затылок, эхе-хе, — то ли хохотнул, то ли икнул он.

Еще два раза по полкружки — и Батура расклеился. С яхты мы вынесли его на руках.

15. Шижня

Документы готовы… За Канал с нас взяли чуть меньше трех долларов. Плюс лоцман (сто долларов и кормежка) и двадцать карт по двенадцать баксов штука. Рацию нам выдают за полтора литра, напрокат. Без нее на каждый шлюз пришлось бы пешком бегать, просить, чтобы ворота открыли. Можем двигаться!

Река Шижня, понтонный мост. Надо ждать нефтерудовоза. Разводить мост для одной яхты им лень. Нефтерудовозы — танкеры, спроектированные специально для Канала — в смысле габаритов и задач. На далекий Север возят с Каспийского моря нефть, обратно — руду и апатиты.

Движение на Канале оживленное, так что разговоры о его запустении — байки.

На мосту девочки-подростки — мотыльками. Деревня Шижня. Беспорядочно разбросанные халупы, старые крыши на фоне кружевной зелени, лодки у берега и крики ребятни в воде — точно на пляже. Трудно поверить, что зэка боялись Шижни пуще самой смерти. Это крайний северный «узел» Канала. Летние ночи были здесь еще белее, зимние — еще чернее…

Сюда ссылали тех, кто отказывался работать.

16. «Беломором» угостить?

Восемнадцатый шлюз… семнадцатый… Один за другим, по сторонам глазеть некогда. Буйки, створные знаки… Мы уже управляемся ловчее. Ваня берет рымы без промаху.

Я представлял себе Канал иначе. Думал — искусственное русло, прорытое в болотах и скалах среди карельской тайги, а тут — веселая река, поселки — детвора и радостный лай псов, гоняющих взапуски с купальщиками. В сущности, только 47 км Канала протекают по искусственным руслам, остальное — реки, на которые приходится 97 км, и озера — 80 км. Шлюзы тоже отличаются от того, что описано в дневниках зэка. Ворота железные (а не деревянные!), открываются механически, камеры бетонные, диспетчерские — застекленные, сигнализация световая. Кое-где клумбы.

Шестнадцатый шлюз. Стоп, красный свет. Напротив шлюзуется нефтерудовоз. Торчит из миниатюрной камеры, точно слон из салатницы. Мы причаливаем сбоку, курим. Лоцман Саня угощает «Беломором». Когда-то эти папиросы были самыми популярными в Советском Союзе. Сегодня здесь в ходу главным образом их гильзы — для курения анаши.

Да уж, загадочна душа русского человека — любая аналогия псу под хвост. Взять хотя бы сравнения советских лагерей с немецкими. Представь себе, дорогой читатель, папиросы марки «Освенцим» или «Треблинка».

— Красивый наш Канал, как ни крути, — вздыхает Саня, — а что рабским трудом создан… Так египетские пирамиды тоже невольники строили. Туристам, небось, пофигу.

Лоцман Саня всю свою жизнь проработал на Канале. Его отца сюда сослали в сорок четвертом году…

— Эх, тут бы экскурсии для иностранцев организовать!

17. Нижний Выг

За шестнадцатым шлюзом начинается Нижний Выг. Его пороги теперь безопасны — воду подняли плотинами, и на Нижнем Выге образовался выпуклый мениск.

Внизу справа — деревня Выгостров.

Неподалеку следы Беса на скале (изображения, датируемые III тысячелетием до н. э.) и сам Бес с гигантским удом в полной боевой готовности.

Некогда в Выгострове жили старообрядцы. Своих покойников они хоронили в песке на холме. Песок возили издалека. Его потом использовали при строительстве выгостровской плотины Канала.

Река — точно зеркало.

Осины глядятся в воду. Просвеченные насквозь.

Рыбак в лодке склонился над удочкой.

Пар в излучинах. Запах камыша.

Кое-где торчат из воды затопленные стволы.

То и дело плещет по воде рыба.

На пятнадцатом шлюзе сирень и смородина… В окнах диспетчерской — занавесочки. Гамак между соснами.

Дом с зеленой крышей, живая изгородь, кованые ворота — как на вроцлавской плотине. Она частенько мне снится.