Призраки Лексингтона - Харуки Мураками Страница 17

Все молча ждали продолжения. Седьмой откашлялся и проронил в окружавшую тишину очередные слова.

— В моем случае это была волна… Не знаю, как будет с вами, но так вышло, что в один злополучный день оно предстало передо мной в облике гигантской роковой волны.

Я вырос в приморском городке префектуры N. В маленьком городке, название которого вам вряд ли о чем-нибудь скажет. Отец был частным врачом и обеспечивал мне безбедное детство. С тех пор, как себя помню, у меня был один очень хороший друг по имени К. Он жил по соседству и учился на класс младше. Мы вместе ходили в школу, играли во дворе, как настоящие братья, и за всю нашу многолетнюю дружбу ни разу не подрались. Вообще-то, у меня был родной брат, но, видимо, из-за разницы в шесть лет мы не ладили между собой и, признаться, не очень подходили по характеру. Поэтому мой друг был мне ближе собственного брата.

К. был ребенком худым и бледным, с красивым, чуть ли не девичьим лицом. Врожденный дефект речи не давал ему общаться со сверстниками как полагается. Причем посторонним казалось, что дефект не речевой, а умственный. Физически он был слаб, поэтому и в школе, и в играх мне постоянно приходилось его опекать. Я же, наоборот, слыл крепышом, любил спорт и всегда и во всем оказывался на первых ролях. В К. меня привлекало доброе сердце. У него не было никаких умственных отклонений, но из-за дефекта речи успехами в классе он не отличался и едва поспевал за школьной программой. Зато как прекрасно он рисовал! Из-под его карандаша — как, впрочем, и других принадлежностей для рисования — выходили такие живые рисунки, что восхищались даже учителя. Он не раз становился лауреатом и победителем разных конкурсов. Со временем непременно стал бы известным художником. Больше всего любил рисовать пейзажи. К. приходил на взморье и без устали рисовал с натуры морские просторы. А я садился рядом и наблюдал за быстрыми и точными движениями его карандаша. Меня удивляло и восхищало, как мгновенно он воспроизводил на белом чистом листе бумаги живые формы и краски. Настоящий талант…

И вот как-то в сентябре на нашу округу обрушился сильный тайфун. По сообщению радио — самый мощный за последние десять лет. Школьников моментально отпустили домой, магазины плотно закрыли жалюзи, все готовились ко встрече со стихией. Отец и старший брат, прихватив молоток и ящик с гвоздями, с самого утра забивали ставни. Мать спешно готовила на кухне рисовые колобки, набирала в кувшины воду. Затем мы уложили в рюкзаки ценные вещи — на случай, если придется спасаться. Взрослым ежегодные тайфуны казались просто опасным неудобством; нам же — далеким от взрослой реальности детям — они представлялись грандиозным событием, от которого захватывало дух.

После обеда начал стремительно меняться цвет неба — в него подмешивались ирреальные тона палитры. Пока не взвыл ветер, пока не застучали по крыше капли — странно и сухо, похоже на сыпучий песок, — я сидел на веранде и пристально разглядывал облака. Закрылись ставни, и дом погрузился в темноту. Мы сбились в одну комнату и вслушивались в метеосводки по радио. Осадков выпало немного, но бед натворил сильный ветер: срывал крыши домов и даже перевернул несколько суденышек. Временами о ставни с грохотом билось что-то тяжелое. Отец предположил, что это черепица с какой-нибудь соседской крыши. Мы обедали материнскими рисовыми колобками, слушали сводки погоды и терпеливо ждали, когда тайфун стихнет.

Но он не стихал. Из новостей мы узнали, что тайфун, спустившись из восточной части префектуры С, резко сбросил скорость и сейчас медленно, будто пешком, смещается на северо-восток. Ветер свирепствовал, не прекращаясь ни на секунду, готовый унести попадавшиеся на пути вещи хоть на край света.

Казалось, уже прошел целый час. А потом вдруг я понял, что вокруг установилась поразительная тишина. Ни единого звука… Настолько тихо, что слышно, как где-то вдали кричит птица. Отец осторожно приоткрыл одну ставню и выглянул в щель на улицу. Ветер стих, дождь закончился. По небу плавно плыли тяжелые свинцовые тучи, а в просветах иногда проглядывало голубое небо. Все деревья в саду вымокли, с их ветвей падали на землю тяжелые капли.

— Мы сейчас — в самом центре тайфуна. Затишье продлится минут пятнадцать — двадцать. А затем опять настанет черед бури, — объяснил нам отец.

Я спросил, можно ли выйти на улицу.

— Можно, только не уходи далеко от дома, — ответил отец. — Как только поднимется ветер, сразу же возвращайся назад.

Выйдя на улицу, я огляделся. Даже не верилось, что несколько минут назад здесь бесчинствовал шторм. Я взглянул не небо: прямо надо мной нависал «глаз» тайфуна; казалось, он холодно и пренебрежительно поглядывает вниз. Понятно, что никакого глаза не существует. Просто мы окружены тишиной, что возникла в самом центре атмосферного водоворота.

Пока взрослые осматривали дом, проверяя, не пострадал ли он от тайфуна, я решил сходить к морю. По дороге ветер разбросал ветки, сломанные в соседних палисадниках. Попадались тяжелые сосновые, которые и взрослый не смог бы поднять в одиночку. Крошкой рассыпалась черепица с крыш, поодаль стояла машина с треснувшим ветровым стеклом. Встретилась даже одна перевернутая собачья конура. Все это напоминало мне поле, безжалостно выкошенное чьей-то сильной рукой, протянувшейся с небес. Увидев, как я шагаю по тропинке, К. тоже вышел из дома. Спросил, куда я собрался. Услыхав, что к морю, молча пошел за мной следом. За нами увязалась белая собачонка, жившая в доме К.

— Как только задует ветер, сразу же вернемся по домам, — сказал я. На что К. лишь молча кивнул.

Море начиналось в каких-то двухстах метрах от дома. Мы взобрались по лестнице на мол и оказались у самого берега. Мы каждый день приходили сюда играть и знали море как свои пять пальцев. Но в центре тайфуна все выглядело совсем иначе. И цвет неба, и краски моря, и шум волн, и запах прибоя, и простор горизонта — все, что имело отношение к морю, показалось мне другим. Некоторое время мы сидели на молу и, не говоря ни слова, вглядывались в панораму вокруг. Странно: хоть мы и находились в самом центре бури, волны накатывались на берег на удивление тихо. И откатывались назад намного дальше обычного. Перед нашими взорами, насколько хватало глаз, простирался белый песчаный берег. Так далеко море не отходило даже во время отлива. И берег этот выглядел до неприличия опустелым: так бывает, если из комнаты вынесут всю мебель.

Я спустился с мола и побрел по берегу, разглядывая выброшенные морем предметы: пластиковую игрушку, сандалии, какую-то мебель, одежду, странную банку, деревянную коробку с надписями на иностранном языке и другие неведомые вещи. Пояс морского мусора тянулся по всему побережью, будто лавки сладостей на торговой улице. Похоже, волны тайфуна принесли их издалека. Когда на глаза попадались разные интересные штуковины, я поднимал их и внимательно рассматривал. Собака К. увивалась рядом и обнюхивала все, что мы брали в руки.

Мы пробыли там минут пять. Да, точно — минут пять. А когда я поднял голову, к нам уже подбиралась волна. Она бесшумно и почти незаметно высунула язык, едва не касаясь наших ног. Я даже представить себе не мог, что она в одно мгновение могла так тихо подобраться к этому месту. Я вырос у моря и по-детски чуял таившуюся в море опасность. Мы прекрасно понимали, насколько непредсказуемо свирепым бывает море, поэтому держались от прибоя подальше. На безопасном расстоянии я был уверен: «Сюда волна не доберется». Но одна тем временем подкралась к моим ногам и, остановившись в считанных сантиметрах, беззвучно убралась восвояси. И больше не приходила. Отступив, она совсем не казалась угрожающей — обычная спокойная волна, какие омывают любой песчаный берег. Но у меня в одно мгновенье пробежал по спине озноб от чего-то таинственного и зловещего, будто я прикоснулся рукой к рептилии. Беспричинный, но подлинный страх. Я интуитивно ощутил его присутствие. Несомненно: та волна — живая! Она отчетливо уловила, что я здесь, и теперь попытается забрать меня. Будто огромный хищник где-то в степи выбрал жертву и затаил дыхание, представляя, как раздирает меня своими острыми клыками. «Бежать!» — пронеслось у меня в голове.