Замыслы - Саша Филипенко Страница 17

Трясешься в электричке. За окном река, лес, май. В вагон врывается запах моря. Из носа хлещет кровь. Ее не остановить. Во всяком случае, электричку остановить проще. Для разбитого носа не придуман стоп-кран.

Тебя только что избили. Двое парней. Милиционер и его друг. Глупая история – сам виноват. Верх банальности. Драка из-за девушки. Вздор. С кем не бывает? Впрочем, дракой это назвать сложно – ты почти не сопротивлялся. Били тебя, били в заброшенном парке. Один из нападавших очень любит эту девушку, а ты – ты толком и разобраться не успел, но, кажется, нет. Поэтому ты чувствуешь свою вину. Ты, конечно, хотел просто покрутить с ней. Ты и не думал разрушать их отношения. Просто занялись любовью. Один или два раза. Кто бы отказался в твоем возрасте? Ты и представить себе не мог, что она так влюблена. Ты просто наговорил ей кучу каких-то совершенно понятных и банальных нежностей. Кто бы на твоем месте поступил иначе?

Кровь не остановить. Дело – дрянь. Милиционер был рассержен. Ты это сразу понял. Словно лифт, то вверх, то вниз, по твоей грудной клетке разгуливает страх. Парня можно понять – у него отбирают самое дорогое. Ты думал, что он не вычислит тебя, но он же мент! Это его работа! И тебя подкараулили. Возле школы. Почти неделю тебе удавалось незаметно возвращаться домой, но только не сегодня, сегодня прямо на крыльце тебе предложили сесть в милицейскую копейку. Зачем? «Да не бойся ты, дурачишка, просто так, поговорить». И ты сел, и машина тронулась, и мусор не дождался свою возлюбленную, и, оказавшись на крыльце, она, конечно, отметила, что возвращается домой одна, без эскорта. Не мусор, но его друг, который сидел рядом с тобой на заднем сиденье, приставил к твоей шее шило. Это шило ты запомнишь на всю жизнь: толстая игла, деревянная ручка – отличный экземпляр для прокалывания человеческой кожи. Тебя схватили за волосы. Тебе сделали больно. Человек за рулем начал задавать вопросы. Тебе было страшно. Ты пытался объяснить, но не находил слов. Собственно, ты вообще не знал, зачем все это затеял. Ты трясся. В тебе не было смелости, потому что не было любви.

И ты получил пощечину. Сильную. Хлесткую. Звонкую. Шило еще сильнее прижималось к твоей шее. Ты чувствовал собственный пульс. От страха ты закрывал глаза. Незнакомец постоянно дергал тебя за волосы. Ты думал, что нужно собраться, разрядить ситуацию, что-то сказать, быть может, даже пошутить, объясниться и извиниться, но ничего не выходило. На тебя кричали, и ты продолжал всхлипывать. Тебя били. В машине и в парке. Словно из только что пробуренной скважины фонтаном била кровь. Болели бока. Ныли почки. Ты пытался поднести руки к носу, но тотчас пропускал еще один удар – на этот раз в челюсть. Удар был настолько сильным, что ты падал на колени. Ты понимал, что тебе нужно начать защищаться, закрываться, отвечать, бить еще яростнее, но ты боялся. Их было двое. Они были взрослее и, конечно, сильнее тебя. В тот момент ты думал только о том, что, если сделаешь человеку больно, ему захочется сделать тебе еще больнее, и так будет продолжаться вечно. Ригодон мести. Маятник Фуко. И ты опускал руки. И даже не защищался. Твои губы, подбородок, шея и рубашка были в крови и пыли. Мужчины ждали твоих действий, но ты ничего не делал, ты просто валялся на земле и закрывал глаза.

Когда ты вновь открыл их – рядом уже никого не было. На земле валялось лишь вымазанное в грязи шило.

Спустя полчаса ты трясешься в электричке. Ты думаешь, что правда – это совсем не больно. Не страшно совсем. Несколько дней ты страшился, что тебя изобьют, но на деле все оказывается быстро, легко и просто. Шок – прекрасное изобретение. Спасибо природе. Ты успокаиваешься. Всю неделю твою грудь затапливали тревога и волнение, то и дело страх подталкивал кадык к горлу, а теперь тебе совсем хорошо, ты чувствуешь, как возвращается спокойствие. Тебе весело и легко.

Когда дверь открывает пьяный отец, ты улыбаешься ему и ничего не отвечаешь. Ты давно не здороваешься с ним. Хорошо, что опять набухался, думаешь ты, во всяком случае, сейчас не придется ничего объяснять. Будь отец трезвым, возможно, у него бы даже появились вопросы, есть вероятность, что он разволновался бы, а так – так все как всегда – он облокачивается на стену и дает тебе пройти. Ты закрываешь дверь своей комнаты и прыгаешь на кровать. Кровь наконец остановилась. Худшее позади. Ты ложишься и совсем скоро засыпаешь.

Страх возвращается вечером. Вместе с грохотом проезжающей электрички он запрыгивает в твою комнату через открытое окно. Ты чувствуешь боль в груди, едва уловимую вибрацию в сосках. В этот момент ты еще не знаешь, что это чувство будет преследовать тебя долгие годы. Ты ходишь по комнате. Несколько часов. Выбираешь вещи. Стягиваешь и натягиваешь носки, несколько раз переодеваешь джинсы. Ни одна из маек тебе не нравится, ты не можешь решить, в чем завтра пойти в школу. И ты не идешь. Ты не выходишь из дома и не встречаешь первых майских туристов, не садишься на скамейку и в страхе даже не пропускаешь несколько электричек. Тебе страшно. Ты боишься, что этот дебил вновь выловит тебя. Ты боишься, что наступающий день закончится точно так же, как прошедший. Ты пытаешься убедить себя, что ничего плохого уже не произойдет, что все худшее позади, но поздно. Механизм беспокойства не остановить. Его жернова перемалывают твои внутренности. Кажется, твое сердце перерублено в фарш. Тебе больно. Проходит еще один день, и ты вновь остаешься дома. И еще. Рига существует где-то там, далеко, по правую руку от тебя. Теперь тебе кажется, что ты уже никогда не вернешься туда.

И теперь ты ходишь только на пляж. И весь день смотришь на море. И весь следующий день, и всю неделю. Ты изучаешь волны и представляешь, как в твоем доме звонит телефон. Учителя пытаются понять, где ты пропал, но, к счастью, у родителей запой. Едва связывая слова, отец объясняет, что ты не погиб, что с тобой все хорошо и что он обязательно разберется, и этого оказывается достаточно. Он продолжает пить и даже не задает тебе никаких вопросов, как не задаст их в тот день, когда ты соберешь вещи и уедешь в Москву. Ты смотришь на море, и тебе кажется, что проблема решена. Ты будешь изображать болезнь до конца учебного года. За лето, думаешь ты, страх выветрится, а осенью ты вернешься в школу как ни в чем не бывало. И даже не заговоришь с ней, и все будет хорошо, думаешь ты…

Через несколько дней Лидия сама находит тебя. Здесь. На пляже. Она спрашивает, почему ты вдруг пропал, но ты ничего не отвечаешь. Ты молчишь. И молчит она. И не молчит только море. Море требует, чтобы ты объяснился, но ты не находишь слов. Море протестует, море шумит, но ты молчишь. И молчит Лидия. Она сидит рядом с тобой, и ты понимаешь, что тебе нечего сказать. Ты смотришь, как ветер засыпает твои кроссовки песком, и молчишь. И молчит Лидия, которая не смотрит, как ветер засыпает твои кроссовки песком. И ты не смотришь на Лидию, и не смотришь на волны, но смотришь только на песок, и в этот момент впервые в жизни ты понимаешь, что ты – трус.