Исчадие рая - Марина Юденич Страница 17

Потом было многое, и о чем-то уже не очень хотелось вспоминать, но и это было. Словом, теперь – было теперь. За окном стоял последний год уходящего века, в новый, похоже, он входил в первой сотне российских предпринимателей, выживший, почти не запятнанный, слегка помятый кризисами, но в целом твердо стоящий на ногах, а главное, уверенно глядящий в будущее, хотя ничего особенно радостного в нем и не наблюдающий. Однако и это не сильно пугало – времена романтического капитализма и сопровождавших его сплошных нечаянных радостей, легких денег, больших буржуазных отрядов розовощеких мальчиков, которые от больших пионерских отрядов отличались разве что отсутствием горнов с барабанами и наличием солидных иномарок с охраной, канули в лету. Светлая им память и вечный, уж точно, покой: такое скоро на Руси не повторится.

Что ж, в целом он был собой доволен или почти доволен, потому что самодовольство тоже следовало оставить там, в прошлом, в коротком, но счастливом и беззаботном времени розовощеких буржуазных мальчиков-миллиардеров. Пришли иные времена, и миллиарды у большинства кончились, потраченные на жвачку и пепси-колу. Не надо грешить на правительственное жлобство, кризисы и прочие жизненные неурядицы. Они, конечно, отщипнули много, но потрачены миллиарды были все же на то, что заставило старушку Европу третий раз за столетие вздрогнуть и на всякий случай перекрестить свой неверующий прагматический лоб: «Сбереги, Господи. Русские идут!» Купленные в Париже, Лондоне, Ницце, Довиле, Марбеле и прочих прославленных уголках планеты замки, виллы и на худой конец квартиры; оптовая закупка одежды с показов «от кутюр», то же – касательно лучших ювелирных домов Европы и мира, а машины! – компания «Мерседес» выжила в дни жесточайшего своего кризиса благодаря поставкам в Россию. Впрочем, что там «мерседесы» и «БМВ», надменные и величественные, как английские лорды, торговцы «роллс-ройсами», «бентли», «ферари», «лабарджини» услышали в своих салонах русскую речь и поспешили нанять русскоговорящих менеджеров, потому что новые клиенты хотели иметь не просто роскошные машины, им необходимы были роскошные машины, исполненные в единственном экземпляре, – вот что называл он теперь «жвачкой и пепси-колой». Голодные «мнс» и «снс» пытались насытить не столько свои желудки, сколько амбиции, долгое время по образному русскому выражению «завернутые в тряпочку». Что ж, насытили, но оказалось, что это дороговато стоит, как раз тех самых легко и радостно заработанных первых миллиардов. Миллиарды кончились, не очень долго просуществовав даже миллионами. Жвачка сжевалась как-то удивительно, нарушая законы природы, вся, не застряв даже малой крупицей между зубами. А может, зубы в лучших швейцарских и израильских клиниках, будучи миллиардерами, они залечили слишком уж хорошо?

Он никогда не любил жвачки, даже в далеком пионерском детстве. Потому что у него эта самая жвачка всегда была. Отец привозил из загранкомандировок. Возможно, поэтому теперь он не потратил все, что удачно поднял в первые годы. Пепси-колы он тоже не любил, потому что и она постоянно была в его холодильнике: мать покупала в валютных «Березках». Словом, он конечно же не остался миллиардером, и тому был целый ряд объективных и субъективных причин, но в этом не было трагедии. Потому что его миллиарды всего лишь стали миллионами, со всеми вытекающими из этого в новой общественно-политической, а возможно и исторической, ситуации последствиями.

Однако проблема была. То есть, разумеется, проблем было великое множество, но одна явно претендовала на лидерство. С нее, собственно, и начался теперешний ход его мыслей, несколько заплутавших в высоких сферах и лабиринтах высоких истин.

Они были партнерами. И продолжали формально ими оставаться, но только формально. И в этом была суть проблемы. Они начинали вместе, и некоторая разница в возрасте (Дмитрий был на десять лет моложе) не только не мешала, но, напротив, создавала весьма удачный тандем, когда каждый брал на себя решение вопросов с людьми, близкими ему по возрасту и складу характера. Они вообще были очень разными людьми, но и это до поры было скорее удобно, нежели создавало какие-либо проблемы. Легче было делить функции, сообразно с психологическими типами и способностями каждого в той или иной сфере. Дмитрий был более прагматичен, жёсток, порой до жестокости, он принимал решения стремительно, мгновенно, словно на встроенном где-то внутри компьютере, подсчитывая возможные потери и приобретения, но никогда не действовал импульсивно. Он терпеть не мог праздного времяпрепровождения и трепа, если речь не шла, разумеется, об отдыхе. Отрываться он умел, по Москве об этом ходили легенды. В то же время работа была для него сопоставима только с жизнью, и, выделяя некоторое время на отдых и развлечения, он и тогда продолжал работать, подтягивая и затягивая в свои сети нужных людей, исподволь формируя группы друзей и приятелей.

Партнер же его, напротив, был человеком мягким, способным поддаться порыву души и, пожалев кого-нибудь, лишиться изрядного куша. Он был склонен к долгим аналитическим рассуждениям, предшествующим принятию окончательного решения. Работать ритмично и с одинаковой от дачей он не мог, посему нередко впадал в депрессии, откровенно манкируя в такие дни назначенными встречами, переговорами да и вообще не появляясь в офисе и не выходя на связь никаким другим образом. В то же время, в минуты творческого подъема, он генерировал порой блестящие идеи, воплощение в жизнь которых приносило гигантские прибыли. Он мог часами и ни о чем за рюмкой коньяка трепаться с кем-нибудь из крупных чиновников или политиков первой десятки, с которыми сам сходился тяжело, но зато имел специально натасканный на организацию этого процесса аппарат. Через пару-тройку месяцев, а то и через полгода эта пустая беседа ни о чем могла вдруг обернуться выгодным контрактом с правительством или государственным заказом, впрочем, с той же долей вероятности могла и не обернуться. Человек, которого он некогда просто пожалел и отпустил, не стребовав причитающегося долга, мог снова попасть во властную обойму, и тогда некогда потерянное возвращалось сторицей.

Словом, они неплохо дополняли друг друга и неплохо ладили, хотя в душе каждый считал ведущим в их тандеме себя, но делу и личным их отношениям это не мешало.

Проблема обозначилась тогда, когда в их совместном бизнесе возникли серьезные трудности. Оказалось, что партнер совершенно не умеет держать удар. Провалы, особенно громкие, широко публично обсуждаемые, надолго выбивали его из седла. Он исчезал, отлеживался дома или в каких-то одному ему известных берлогах, не откликался ни на какие вызовы. Скоро стало ясно, что с депрессией он пытается бороться традиционным русским способом – все откровеннее и больше пил и в силу этого срывал даже то немногое, что в состоянии был еще сделать. Словом, дела были плохи. Размышляя как-то над природой такого стремительного разрушения некогда сильного и цельного человека, Дмитрий неожиданно пришел к выводу, что главным в их истории является возрастной фактор. Партнер принадлежал к другому, старшему поколению, чье сознание более определено было совковым бытием, а психика, соответственно, более разъедена коррозией советской идеологии, основным компонентом которой был страх. Страх и сломал партнера, страх перед возможной гибелью их совместного детища парализовал его, как и всякий раз перед необходимостью принятия радикального решения. Тогда начинались сложные аналитические построения, длинные, выматывающие и раздражающие консультации, депрессивные состояния и все им сопутствующие странности по – ведения. Он по незнанию относил все это к разности их жизненных принципов и потому – подходов к решению вопроса и видел в этом некоторый даже позитив. Теперь было совершенно ясно: уже тогда это был страх. «Он ведь и жены своей, мерзкой бабы, боится и только поэтому не уходит», – неожиданно подумал Дмитрий, но тут же забыл об этом. Проблему надо было решать радикально.