Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл Страница 17

Кончилось долгое лето, и Клод привык к жизни в поместье, ко всем ее атрибутам, как-то: чихание аббата, беспорядок, странное времяпрепровождение, отсутствие какого-либо формального воспитания, непристойный юмор и в то же время вспышки исследовательского азарта, неожиданные открытия, проникновение в суть вещей и бесконечные раздумья. Клод буквально разрывался на части от обилия видов деятельности: он расписывал финифть, изучал окрестности, экспериментировал, учился. Мальчик старался поддерживать аббата, не задавая лишних вопросов, однако его все равно терзали сомнения, какие обычно и терзают всех молодых визирей.

Частенько эти двое ходили на прогулки глубоко в лес, на поиски свежих знаний для исследования звуков; заходили в гости к фермерам за новыми интересными находками, пришпиленными к балкам скотного двора. Учитель и ученик иногда предпринимали более длительные и формальные походы, когда Клод должен был записывать в свитки аббата его наблюдения и мысли по поводу какого-нибудь необычного феномена. В поместье они перегоняли воду, препарировали животных, обдумывали и увеличивали, наблюдали и разливали по бутылкам, созерцали и зарисовывали, комментировали – и учились. Все это не только возбуждало в Клоде интерес, но и нервировало его. Зато почти никаких переживаний не требовало занятие, ради которого его и взяли в поместье, – роспись эмали. Он надеялся, что счетовод, сверившись с таблицами о доходах, заставит аббата составить для Клода строгое рабочее расписание. Ведь, в конце концов, вклады должны приносить прибыль. Но этого не случилось. Счетовод приезжал редко, и в его отсутствие аббат загружал Клода другими занятиями, пусть и менее прибыльными. Когда же управляющий наконец появлялся, аббат просто заставлял слуг и учеников работать усерднее, рисуя, таким образом, картину высокой и постоянной продуктивности. Тепло, исходившее от небольшой печи для обжига, тихо, но усердно трудящиеся ученики – все это производило на счетовода самое приятное впечатление, и любые обвинения снимались. Но только его экипаж отъезжал от спиралевидных ворот поместья (эти закрученные столбы аббат заказал, вдохновленный известным лестничным пролетом в Ватикане и изречением, гласившим, что вход в жилище характеризует самого хозяина дома), маскарад прекращался, и аббат с Клодом приступали к настоящей работе.

Над чем они работали? Свитки аббата говорили об отсутствии всяких границ и пределов его исследований. Его взор был устремлен к небесам, к их величию и великолепию, и одновременно он не пропускал ни одной мелочи бренного мира. Оже с Клодом часами сидели у основания громоотвода, проводя эксперименты; изучали желток, хотя это порой доставляло немало трудностей; бились над так называемым «Учением о яйцах». Они вливали голубую жидкость в закрученный желудок акулы-молота, привезенной специально для аббата в герметичном сосуде. (Как вы успели заметить, Оже интересовался спиралями во всех их проявлениях.) Целыми днями они горбились над дорогостоящим, однако не слишком точным микроскопом, купленным в Лондоне, пытаясь обнаружить недочеты в наблюдениях Хука, посвященных строению глаза мухи, колючки крапивы и жала пчелы. Здесь недочетов не нашли, зато им удалось слегка уточнить иллюстрации Яна Сваммердама, [34]изображающие внутренности личинки однодневки. Клоду особенно нравилось изучать звуки и проводить исследования при помощи микроскопа. Последнее занятие напоминало ему о том, как в детстве он рисовал, глядя на домашних через дырку в полу.

Зато Клода совсем не интересовали споры аббата с некоторыми французскими и английскими философами. Хотя для этого приходилось писать письма, и делал это именно Клод. Ему нравилось царапать по бумаге шерионскими гусиными перьями, так что он все-таки получал удовольствие от «эпистолярных споров», которые в наше время популярны разве что среди престарелых профессоров да игроков в шахматы по переписке. Письма рассылались по всей Европе, и вместе с ними путешествовало воображение Клода. Когда аббат получал посылку с ископаемыми из музея Ашмола или длинное письмо от какого-нибудь ботаника из Французской академии наук, Клод представлял себе, как разгуливает по внутренним дворам Оксфорда или по садам Парижа. Даже запутавшись в спорах о выращивании растений в тени или об измерениях, недоступных глазу человеческому, он утешался, читая адреса: Аугсбург, Парма, Дрезден и один из самых отдаленных пунктов назначения – Филадельфия. Там аббат пытался добиться признания и запатентовать свое изобретение – стеклянную гармонику, но безрезультатно – некий американский колонист сделал это первым. Многообразие целей аббата и упорство в их достижении приводили Клода в восторг. Он был очарован даже манерой графа передвигаться – со скоростью пули тот носился по коридорам поместья, правда, не всегда добиваясь нужных результатов. Если бы кто-нибудь захотел доказать возможность вечного движения, ему бы стоило в качестве примера использовать образ жизни аббата. Иногда Клод спрашивал, нельзя ли немного сбавить темп и передохнуть, на что Оже отвечал: «А как иначе ты собираешься чему-то научиться?»