Волшебная сказка Нью-Йорка - Джеймс Патрик Данливи Страница 17

— Как вы насчет мясного ассорти, Корнелиус. У меня есть немного картофельного салата. Не стесняйтесь. Будьте как дома.

Кристиан сидит за черным концертным роялем. Наигрывая грустный мотив. Руки взметаются и ниспадают по клавишам гладчайшей слоновой кости. Глядя на пушистую, белую глиняную собачку. Фанни в зеленых одеждах, не скрывающих ног, порхает туда-сюда. Слышно, как она на повышенных тонах препирается с кем-то, затем хлопает дверь. Возвращается со здоровенным блюдом в руках. Опускает его на кофейный столик перед диваном. Горка ржаного хлеба, подобие белой бадейки, полной кубиков масла. Чаши с оливками, швейцарский и острый итальянский сыр, картофельные чипсы и тарелки с колбасой: ливерной, болонской, салями.

— Идите сюда, Корнелиус. Приступайте. Чего вы ждете.

Сама остается стоять, прикрыв глаза длиннющими ресницами. Плотно охваченная пояском из серебряных пряжек. Золотые домашние туфли, волосы стянуты под затылком ленточкой из черного атласа. Опускается на колени. Снизу вверх глядит на меня. Сияя светлой, искусно созданной красой. А я между тем впиваюсь в бутерброд с сыром и болонской колбасой. Намертво спаянными горчицей. Вслед за которым я отправляю каскад оливок.

— Ах вы голодный мальчик. Вы не будете против, если я посижу здесь и полюбуюсь на вас.

— Нет.

— Вы всегда были таким бесстрашным.

— Да.

— Как это у вас получается.

— Я не знаю.

— По-моему, я никогда еще не встречала человека, подобного вам. Достаточно посмотреть, как вы на пианино играете. Так красиво. Так легко. Вам есть, чем похвастать — не одной только выдержкой. Не понимаю, что вы делаете в похоронном бизнесе. Для человека вашего класса существуют сотни куда более достойных занятий. Хотите, я поговорю с моим адвокатом.

— Миссис Соурпюсс.

— Как торжественно.

— Когда речь заходит о моем бизнесе, я становлюсь торжественным. Подвизаться в погребальном деле, означает быть своего рода блюстителем. Как живых, так и мертвых. Это достойное поприще. Я мог бы даже сказать, что в нем присутствует нечто, сопричастное искусству. Не говоря уж о том, что смерть — это своего рода обновляющая пауза в жизни тех, кто остался здесь.

— Вот с этим я согласна.

— К тому же это занятие позволяет мне встречаться с людьми, подобными вам. И, надеюсь, вы поверите мне, миссис Соурпюсс, если я скажу, что видел слезы истинной смертной тоски и знаю: они струятся не по щекам.

— Сила господня. Сидеть здесь вот так. С похоронных дел мастером. Нет, вы поймите меня правильно. Я против вашего бизнеса ничего не имею. Но это действительно нечто. Слышите, у меня телефон со стенки срывается. Это потому что каждый мужик, какого я когда-либо знала, сейчас звонит сюда. Ждет не дождется возможности примчаться ко мне. Чтобы я уронила голову ему на плечо. И вот она я. Гарри отбросил коньки. А я рассиживаюсь с человеком, который его схоронил.

— Я всего лишь принимал в этом участие. И надеюсь, не показался вам чрезмерно навязчивым.

— Какое там навязчивым. Вы защитили меня. Такому долдону, как Вилли, подобного унижения хватит до скончания века. Он же больше ничего не умеет. Только выпятить грудь и объявить: щас я тебя прикончу. Голыми руками.

Миссис Соурпюсс накалывает на вилку оливку. Кончиком языка облизывает ее. Затем обнимает зеленый шарик губами и всасывает. Чтобы пережевать и запить виски с содовой. Она сидит бочком, опираясь о пол ладонью. Большой овальный бриллиант на пальце переливается синевой и вспыхивает белым пламенем. Приподнимает ногу, чтобы туфелькой постучать по моей подошве. Свет от ламп расходится веером по стенам. Золотые с синим и красным иконы в позолоченных рамах. Воздетые кресты. Головы святых. Фотографии и зарисовки храма Александра Невского. А у меня трусы совсем истлели в паху.

— У вас очень милая квартира.

— Гарри получает долю доходов с этого дома. Теперь, если верить моему адвокату, это моя доля. Я тут снесла уйму стен, которые понастроила его первая жена. Вкус у нее был — курам на смех. Дерьмо, а не вкус. Ну я и пригласила двух педиков. Плясали они тут, плясали, обили все тканями. Камин вот, видите, обложили синей и белой плиткой. Вроде ничего получилось. Вон там висят шары из зеленого стекла, так они в них напихали настоящих рыбацких сетей. Это, говорят, изящный морской стиль. А стены, говорят, в наши дни полагается затягивать тканью. В наши дни. Какие такие дни, черт его знает. Через месяц они мне заявляют, что наступает весна, и ни один человек, который хоть что-то собой представляет, не допустит, чтобы его застукали в зимних стенах. Ну, я с ними согласилась. Начали они сбивать штукатурку до самых кирпичей. Все лето корячились. Теперь, говорят, у вас это выглядит как осенний сплав леса в Новой Англии. В конце концов я велела к чертовой матери убрать все со стен, заштукатурить их и выкрасить в оранжевый цвет.

— Вышло очень красиво.

— Налейте себе еще виски, Корнелиус.

— Спасибо. А вам.

— Да. Дополна. Я, наверное, могла бы сказать, что у меня есть все, о чем мечтает большинство женщин. Я почему-то всегда была уверена, что создана для красивой жизни. И уж во всяком случае не для той, какую вела моя мать. Она все гладила в подвале, гладила. А потом поднималась наверх и накрывала нашей лучшей скатертью стол к воскресному обеду. С ума можно спятить от скуки. Я с пяти лет все время пыталась удрать из дому. В шестнадцать выскочила замуж и тут же развелась. В семнадцать опять вышла. Сидела в жуткой норе, дыра дырой, пока Вилли пытался заработать на жизнь, играя в футбол, а зарабатывал только очередной перелом переносицы. Мы с ним никуда не выходили. Он не позволял мне завести друзей или пригласить кого-нибудь в гости. И вот однажды, ровно в три часа смертельно скучного дня. Сижу, читаю журнал. Помню каждый предмет, бывший тогда на столе. Пачку ньютонок. Стакан молока. Читаю, значит, что поевши свеклы, станешь писать розовым. Это и было самым интересным, что меня ожидало в жизни. Ну я и слопала две свеклы, которые собиралась почистить. Да заодно уж едва початую коробку печенья. И вот, переворачиваю страницу. А там орава каких-то олухов и дурацкая моторная лодка на тропическом острове, которым владеет некий хмырь. У него еще собственное поле для гольфа и гидросамолет. И девки дуют на пляже мятный сироп. И я сказала, задерись оно все конем, если я не уйду отсюда и не пойду туда. Быстро-быстро. Так я и сделала. И вот, добралась, и до старости еще далеко, и видит бог, мне здесь хорошо. По крайней мере, я надеюсь, что дальше будет лучше. Как только я покончу со всеми этими чертовыми неприятностями. Потому что совершенно невозможно понять, в безопасности ты, наконец, или нет. Вот как сегодня. Детективы уходят. Появляется Вилли. А они мне обходятся в сотню долларов за день. Хотя это, в общем, недорого, если сравнить с расходами Гарри, у которого в восьми штатах сидела в дюжине, примерно, отелей ровно дюжина сучек и все в очень дорогих люксах. Как раз сейчас они оттуда съезжают. Я каждой из них сама позвонила. Сообщила приятную новость. Что больше им ничего не обломится. Все на выход. Потому как отламывать теперь буду я. И знаете, милый мальчик. Я вам вот что хочу сказать. Впрочем, господи-боже, для чего я все это рассказываю. Что в этом поймет счастливое дитя, вроде вас. Хотя мне кажется, что вы все понимаете. Судя по тому, как вы сидите молча и слушаете. Лучше бы я была сиротой, как вы.