Йошкин дом - Виктория Райхер Страница 17

Больше меня ничего не держало. Осеменяя нашу неблагодарную фирму, я скопил достаточно денег, и чтобы без особых изысков прожить несколько лет. У Ниры была хорошая должность с прекрасной зарплатой. Мне захотелось сказать «спасибо» Реувену Брамену.

— Нира, — начал я, не предвидя особых сложностей, — по—моему, мне пора.

— Куда? — удивилась Нира, улыбаясь.

— Да так, — я пожал плечами. — Чего тянуть? Нира продолжала непонимающе улыбаться. С тех пор как нашему старшему сыну Ронатану исполнилось двенадцать, она со мной не спала. Объясняла смутно: ты весь не со мной, я так не могу, ты со мной не весь. Я одновременно понимал и не понимал. Как я могу быть где—то «весь»? Нира не объясняла. То ли ей казалось, что я и так все понимаю, то ли просто не считала нужным ничего объяснять. Она была убеждена, что раз я не люблю жить семейной жизнью, то и спать семейной постелью я тоже не очень люблю.

У меня были какие—то женщины, Нира знала, что они в принципе есть. По нашей общей, хотя и не слишком четко сформулированной договоренности я был свободен строить личную жизнь по своему усмотрению, а Нира не возражала. Странно было бы, если бы она возражала. Я ничего от нее не скрывал, но старался, чтобы мое общение с женщинами не слишком бросалось ей в глаза, мне казалось, что ей неприятно. Мои командировки не всегда были ими, действительно командировками, а моя вечерняя работа — работой. Впрочем, все это происходило не слишком часто.

Женщины, строго говоря, были тут ни при чем. У меня не было конкретной дамы, к которой я хотел бы уйти от Ниры. Я хотел быть свободным в своих связях — более свободным, чем с ней. Но и связи мои, и женщины было неглавным. Я просто хотел быть свободным.

— Ведь дети еще не… — начала Нира и осеклась.

— Дети выросли. — улыбнулся я. — Ты ведь давным—давно живешь со мной только из—за них.

— Я? — Темные Нирины глаза широко распахнулись. — Это ты со мной из—за них живешь.

— Ну да, — согласился я, с неприязнью ощущая как осложняется простой разговор, — я об этом и говорю.

Если бы Нира начала плакать, я остался бы равнодушен. Не люблю слез и не считаю их чем—то обязывающим. Если бы Нира начала кричать, я и сам бы мог на нее прикрикнуть. Если бы Нира разразилась потоком упреков, я бы встал и вышел. Но Нира попросила.

— Не уходи, — попросила она мягко, как просила детей не шуметь, — я не могу без тебя,

— Послушай, — сказал я, начиная раздражаться, — при чем тут это? Мы, разумеется, будем встречаться, ты мне близка, да и я тебе не чужой, мы будем общаться столько, сколько захочешь. Я говорю только о том, чтобы прекратить наконец жить той семейной жизнью, которая никому из нас давным—давно уже не…

— Не уходи, — попросила Нира еще раз. — Я совсем без тебя не могу.

Мне казалось, что она не до конца поняла мою мысль.

— Нира, — заговорил я мягко и нежно, — стараясь звучать так, как она сама, — я очень тебя люблю. Ты это знаешь, как знала всегда, и ничего не изменилось, поверь.

Нира напряженно кивнула.

— Но семейная жизнь — не моя стезя, и это тоже для тебя не новость. Мы с тобою близки много лет и будем дружить и дальше. Дети выросли. Я хочу свободы.

— Но разве я тебя ограничиваю? — Нира заулы6алась. Тебе же все можно, ты знаешь.

Я помотал головой.

— Мы говорим о разных вещах. Что мне можно, скажи мне? Украдкой спать со случайными женщинами? Задерживаться на работе? Ездить в командировки? Звонить тебе не десять раз в день, как ты бы хотела, а только один? Это удавка, Нира. Я не хочу, чтобы тебе было больно, и из—за этого много лет играю твою игру. Дети выросли. Я хочу поиграть один.

Нира попросила отсрочку — подумать. Я не очень видел, чего тут думать, но отсрочку дал. Собственно, само слово «отсрочка» было не вполне уместным, мы ведь не говорили о конкретных сроках. Тот первый разговор окончился ничем, и недели две после него я напряженно ждал продолжения, а Нира с задумчивой нежностью улыбалась с ответ на все мои попытки поговорить.

В остальном она вела себя так, как всегда. Готовила мне еду и звонила раз в день на работу, садилась рядом по вечерам, листая журналы, рассказывала о своей жизни и расспрашивала меня о моей. Это был наш общий быт, сложившийся за много лет из мелочей в прочную размеренную картину.

— Скажи мне, — обратилась ко мне Нира почти через месяц, и тон ее был растерян, — это из—за постели?

— Нет, — ответил я, сразу поняв, о чем речь. — совсем нет.

— Ну да, тебе это никогда не было нужно.

= Почему «никогда»? Раньше было нужно, даже очень. Но не было нужно тебе.

— Ты сердился?

— Тогда да. Теперь нет.

— И теперь ты хочешь уйти? Из—за того, что с тобой много лет не…

— Нет. Не из—за этого.

— А из—за чего тогда?

Непонимание. Длинные узкие брови. Для сорока пяти лет она замечательно выглядела. Ниру сложно было назвать красивой, но в ней была какая—то шелковая покорность, маскирующая натянутый нерв. Чужие люди много лет были убеждены, что наша интимная жизнь бурлит не остывая — такое впечатление производила Нира. Она и на меня производила такое впечатление, пока мы не стали жить вместе.

Я объяснял и еще раз объяснял. Нира просила не уходить и растерянно улыбалась. Я злился и не мог понять, чего от меня хотят. Я хотел, чтобы меня отпустили, и не видел в этом своей вины.

— Какая тебе разница, что она скажет? Почему ты не можешь просто встать и уйти? — спросил меня мой младший сын, Арон.

— Не знаю, — ответил я.

Иногда мне казалось, что Нира надо мной смеется. А иногда, наверное, ей казалось, что это я над ней смеюсь.

— Но я хочу жить с тобой всегда, — говорила она, глядя мне в глаза.

Я пожимал плечами и отворачивался. А на Нирином лице возникало одно и то же выражение: полного и безграничного удивления, почти детского в своей глубине. Нира не знала, что сделать для того, чтобы я остался. Она, кажется, начала понимать, что сделать вообще ничего нельзя, — и это повергало ее в столбняк. Она ждала фразы: «Прости, я глупости говорю». Но фразы не было. И Нира смотрела перед собой, чуть раскрыв рот. Она не понимала, что теперь делать. Я, в общем, тоже не вполне понимал.

Через два месяца после того, как мы отметили двадцать первый день рождения Арона, в квартире раздался звонок. Я был дома один и поднял трубку.

— Здравствуйте, — сказал мне незнакомый женский голос, — анализы готовы. Приходите в четверг.

Что? — не понял я — Вы ошиблись номером.

— Анализы, — повторил женский голос устало, — госпожа Нира Бен—Ярив. В четверг, в три часа дня. Запишите.

Была среда.

— В какой четверг? — на всякий случай уточнил я.

— В ближайший, — сказал женский голос и отключился.