Счастье Зуттера - Адольф Мушг Страница 17

На поминках он все время посматривал в сторону фройляйн Баццелль. В длинном черном платье, с плетеной сумочкой на коленях, она сидела, выпрямившись, на маленьком датском стуле и со сдержанным уважением слушала речь Фрица. Он изрекал свои истины из-за букета белых каллов, который он сам же и принес. Вид у него был самодовольный. Добрая воля вкупе с сильным чувством буквально сияла из каждой поры его испещренного тысячами морщинок лица. Он не отрицал права Руфи умереть так, как она считает нужным. В то же время он возмущался ее смертью и отказывался хладнокровно смириться с ней. Именно как христианин он не принимал веры в правоту смерти. И приводил в пример того, кто не только разделял неверие его, Фрица, в смерть, но и отдал жизнь во имя этого неверия. Своего Иисуса Фриц заставлял отвечать за все наши человеческие несчастья. Он не апеллировал к чувству жалости. Речь шла о более высоких материях. Но Фриц не воздавал хвалу и тому, что ожесточает сердца. Он недвусмысленно призывал присутствующих предаваться безграничной и в то же время гневной печали. Не стесняйтесь спорить с Богом, говорил он.

Зуттер не знал, чему верить, слушая эту страстную проповедь. Но он верил в искренность слез, что текли по спокойному лицу фройляйн Баццелль. Сколько будущих знаменитостей приютила она в своем пансионате, когда те еще только скромно начинали свой путь наверх и зависели от доверия своей неутомимой, реалистически смотревшей на вещи почитательницы. Она заботилась о телесном благополучии великих умов, но почти не уделяла внимания собственному телу, которое все тощало и утрачивало признаки возраста. Руфь уважительно называла ее «горной козочкой». Когда добивавшиеся европейской известности умы меняли ее пансионат на фешенебельный «Вальдхаус», так как предлагаемый ею комфорт постепенно переставал соответствовать их растущим потребностям, она не сердилась на них за это. Чтобы поднять себе настроение, она уходила в горы, рвала дикие нарциссы, целый букет, и распределяла цветы по комнатам оставшихся ей верными гостей.

К ним относились и Зуттер с Руфью. Они знали, сколь обманчивы внешне грубоватые манеры, за которыми скрывалась тонкая, ранимая душа. И вот она приехала отдать должное памяти Руфи, осталась довольна тем, как все было организовано, спокойно прослушала «Weary Blues» и исчезла перед приглашением к столу так же незаметно, как и появилась. Ее не волновало, поймут ли ее другие, и Зуттер, у которого навернулись на глаза слезы, почувствовал: уж она-то его понимает.

Он решил, что в этом году поедет в Сильс один; ему хотелось выведать у нее все, что она знает о Руфи.

— Что бы мы могли сделать для тебя? — спросил Фриц на прощанье.

— В приюте для домашних животных осталась кошка, Руфь сама отнесла ее туда. Я никак не решусь забрать ее.

Фриц сразу все понял. Уже на следующий день кошка была дома. Вернувшись на свое старое место, она обнаружила между не распакованными чемоданами перевязанный белой лентой ящичек из светлого дерева и принялась без устали обнюхивать его со всех сторон.

11

Это было самое трудное из всех испытаний пациента Зуттера, и все же именно в общении с этой дамой на его долю выпала маленькая удача.

— Да, господин Гигакс, — спросила она без вопросительной интонации в голосе.

«С кем имею честь, — хотел он ответить вопросом на вопрос, — дайте же и мне насладиться волшебным звучанием вашего имени», — но прикусил язык. Стоило один лишь раз взглянуть в глаза этой особы, чтобы понять: вызывать ее на словесное единоборство так же бессмысленно, как и пытаться ей понравиться.

— Я живу один, — сказал он, — и у меня есть кошка. Несчастье в четверг случилось так внезапно, что я не успел позаботиться о животном.

— У вас есть друзья, — отрезала она.

Дама из отдела социального обеспечения — ее имени Зуттер так и не узнал — была неопределенного возраста, где-то между тридцатью и пятьюдесятью. Она была красива той красотой, которая умеет десятилетиями скрывать истинный возраст. Он дает о себе знать только в усилиях, затраченных на достижение безупречного косметического успеха. На лице дамы застыла маска строгой неприступности. У нее была крупная, склонная к полноте фигура, но женщина умела держать себя в рамках. Зуттер видел в ней законченное воплощение принципиальности. Помогала она только тем, кто был не в состоянии помочь себе сам.

— У меня нет друзей, которые умеют обращаться с кошкой, — признался Зуттер. — Наверняка уже четвертый день она ходит некормленая. Вполне могла убежать из дома.

— Кот, — спросила дама утвердительным тоном.

— Кастрированный, — ответил Зуттер.

— У нас четыре кошки, — изрекла дама, сложив на груди руки, — и они всегда умели позаботиться о себе. Без проблем. Если и есть проблемы, то только у вас. Вы ее избаловали.

— Это кошка моей покойной жены. Я не могу заменить ей хозяйку.

— Как ее зовут?

— Руфь.

— Кота зовут Руфь?

— Мою жену звали Руфью, — сказал он, — а кошке она давала много всяких кличек. К примеру, Белый олень. Стоило ей так позвать ее, и кошка стремглав неслась к ней.

— Белый северный олень не имеет ничего общего с гонками, я совершенно случайно знаю об этом.

— А кот и не был белым, — возразил Зуттер. — Многие считали, что он черный, но когда Руфь подзывала его: «Ко мне, белый олень!» — он мчался к ней галопом.

— Потому что был голоден и знал голос вашей жены.

— Наверно, так оно и было, — согласился Зуттер. Его грудная клетка просила покоя. — Но сейчас все обстоит иначе. Кошка знает мой голос, но услышать-то его не может. Я лежу тут, а кошка бродит неведомо где.

Дама окинула его чуть менее строгим взглядом. Она уже несколько раз поставила его на место. Возможно, поэтому он стал ей немного симпатичнее.

— Я здесь для того, чтобы помогать людям, а не кошкам. Итак, как обстоит дело с вами? Кто будет ухаживать за вами, когда вас выпишут? Готовить, убирать квартиру?

— Я сам.

Ее взгляд снова стал жестким:

— Вы же видите, что из этого получается.

— Всего лишь огнестрельная рана, — пошутил он.

— Поберегите себя какое-то время, — сказала она. — Ваш домашний врач должен связаться со Спитеком.

— Спитеком?

— Каждый день к вам будет приходит кто-нибудь и приносить горячую еду. Делать необходимую уборку.

— Читать мне вслух, — добавил Зуттер.

— Читать вы умеете сами, — властно сказала она.

— Но у меня нет домашнего врача.

— Такого не бывает.

В ее взгляде мелькнула неуверенность, потом он стал еще тверже.

— Тогда это будет первое, что мы организуем. Врачей широкого профиля хоть пруд пруди.

— Хоть по реке их сплавляй или хоть гору из них насыпай?

— Будете шутить, схлопочете еще один приступ кашля. Я принесу вам список осевших в вашем квартале врачей.