Ангел на мосту - Джон Чивер Страница 17

Нэд переждал грозу в беседке. После грозы похолодало, и он немного озяб. Ветер сорвал с клена красные и желтые листья и разбросал их кругом по траве и воде. Была всего середина лета, и, очевидно, это было просто больное дерево, — но отчего же у него сжалось сердце при этом напоминании об осени? Он расправил плечи, осушил стакан и отправился дальше, к бассейну Уэлчеров. Путь туда лежал через небольшой открытый манеж, устроенный Пастернами, которые увлекались верховой ездой. Манеж зарос травой, барьеры были разобраны. Быть может, Пастерны распродали своих лошадей или просто временно поместили их куда-нибудь в конюшни, а сами уехали на лето? Ах, да, ведь кто-то говорил ему что-то такое о Пастернах и об их лошадях, но он не мог припомнить, что именно, и пошлепал дальше босиком по мокрой траве.

В бассейне Уэлчеров вода была спущена. Это выпадение одного из звеньев общей водной цепи огорчило его сверх всякой меры; он чувствовал себя в положении изыскателя, отправившегося на розыски могучего потока и нашедшего вместо него высохшее русло. Он был расстроен и растерян. Люди уезжают на лето — это в порядке вещей, но зачем им понадобилось спускать воду в бассейне? В том, что Уэлчеры уехали, сомнений не могло быть: бассейные принадлежности сложены в кучу и накрыты брезентом, купальня на замке; окна в доме закрыты. Обойдя кругом, он обнаружил на фасаде дощечку с надписью: «Продается». Постойте, когда же он виделся с Уэлчером в последний раз? Вернее, когда они с Люсиндой последний раз отклонили приглашение к обеду? Ему казалось, что с тех пор прошло немногим больше недели. Неужели он потерял память? Или, быть может, он так ее хорошо вымуштровал, приучив отбрасывать все неприятное, что утратил всякое представление о реальности?

Где-то неподалеку играли в теннис. Упругая песня мяча оживила его, развеяла подступившие было неясные предчувствия и придала сил продолжать путь, невзирая на холод и на посеревшее небо. Ведь это его день, день, в который Нэдди Мерилл прошел всю округу вплавь! Славный, памятный день! И Нэд настроился на самый трудный этап своего путешествия.

* * *

Если вы в тот вечер совершали свою воскресную прогулку на машине, вы, наверное, видели его на обочине шоссе № 424, где он стоял полуголый, выжидая перерыва в потоке машин. Кто он? — гадали бы вы, — жертва бандитского нападения или автомобильной катастрофы? Или, быть может, просто безумец? Одинокий и жалкий, мишень для острот и шуток, которые обрушивались на него из проезжавших мимо машин, он стоял босиком среди тряпок, жестянок из-под пива и обрывков автомобильных покрышек — всего этого хлама, оседающего по краям проезжих дорог. Замышляя свое странствие, он знал, что ему предстоит этот переход. И все-таки реальность его ошеломила — эти вереницы автомобилей в этом меркнувшем летнем свете…

Кто-то запустил в него жестянкой из-под пива — над ним издевались все, кому не лень, и он ничего не мог противопоставить своим оскорбителям: ни чувства собственного достоинства, ни хотя бы чувства юмора. Можно, конечно, вернуться к мистеру и миссис Уэстерхейзи, туда, где на краю бледно-зеленого бассейна грелась на солнце Люсинда. Он ведь не давал никому ни клятв, ни обязательств и даже тайно, про себя, не произносил никакого обета. Так отчего же он, всегда отдававший предпочтение здравому смыслу перед человеческим упорством, — отчего он теперь не мог повернуть назад? Отчего решил продолжать свое путешествие во что бы то ни стало, даже с риском для жизни? Ведь, в конце концов, это была всего лишь шутка, выдумка, как же случилось, что простое дурачество вылилось вдруг в серьезное, важное дело?

Он не мог возвратиться назад, не мог даже восстановить в памяти точный оттенок воды в бассейне Уэстерхейзи, не мог вспомнить, как пытался вобрать в свои легкие все компоненты прекрасного летнего дня, забыл самый звук спокойных голосов друзей, твердящих на все лады, что они вчера слишком много выпили. За какой-то час с небольшим он прошел расстояние, сделавшее возврат невозможным.

Воспользовавшись тем, что одна из машин — ею правил старик — двигалась со скоростью пятнадцать миль в час, Нэд дошел до зеленой полоски травы, разделявшей дорогу. Здесь он подвергся глумлению тех, кто ехал с юга на север. Впрочем, минут через десять-пятнадцать ему удалось перебраться на другую сторону. Теперь надо было пройти небольшой кусок до поселка Ланкастер, на окраине которого размещался Спортивный центр с площадками для хэнд-болла и общественным бассейном.

Вода здесь так же, как и у Банкеров, отражала человеческие голоса, создавая ту же иллюзию сверкания и взвешенности звуков, но сами голоса звучали громче, резче, пронзительнее. Суровая дисциплина царила на многолюдной территории бассейна. У ворот висело объявление: «Пользующиеся бассейном обязаны: перед входом в воду принять душ, вымыть ноги в ножной ванне и иметь при себе опознавательный жетон». Нэд принял душ и ополоснул ноги в мутном едком растворе; запах хлора ударил ему в нос, когда он вышел к бортику бассейна, напоминавшего по форме кухонную раковину. Двое спасателей, каждый в своей башенке, через равные промежутки времени свистели в полицейские свистки и при посредстве микрофонов оскорбляли плавающих. Нэдди с тоской вспомнил банкеровский бирюзовый бассейн; опускаясь в эти мутные воды, он чувствовал, что подвергается риску смешаться с толпой, потерять свою отдельность, свою благополучность, свой шарм. Но тут же он напомнил себе, что он исследователь и пилигрим, что он просто-напросто попал в застоявшуюся заводь, небольшой омут в изгибе «Люсинды». Скорчив брезгливую гримасу, он нырнул в хлорированную жижу и поплыл, во избежание столкновений не опуская лица в воду. Это, впрочем, не помогло — его окатывали брызгами, поминутно толкали, лягали. У мелкого конца бассейна его настигли голоса спасателей.

— Эй, кто там без жетона, выходи! — кричали оба.

Он вышел — никто за ним не гнался — и беспрепятственно прошел сквозь густой аромат хлора, смешанного с испарениями косметических кремов, вышел с территории бассейна за сетку, миновал площадки для гандбола и, перейдя через дорогу, попал в парк, принадлежащий Хэллоранам, со стороны лесистой его части. Лес не был очищен от бурелома, и Нэд поминутно накалывал ноги, оступался, пока не достиг газона и подстриженной буковой ограды, окружавшей бассейн.

Нэд и Люсинда дружили с Хэллоранами. Это были пожилые и страшно богатые люди; они были ярыми реформаторами и, по-видимому, упивались сознанием того, что их подозревают в принадлежности к коммунистической партии. Разумеется, они на самом деле никакими коммунистами не были, но когда кто-нибудь — а такие находились! — принимался обвинять их в антигосударственной деятельности, они испытывали приятное волнение и гордость. Буковая ограда уже начала желтеть — должно быть, тоже грибок завелся, как у того клена на участке Леви, подумал Нэд. Чтобы предупредить Хэллоранов о своем приближении, он дважды крикнул: «Хеллоу!» Исходя из принципов, которых — сколько ему ни пытались разъяснить — он так и не мог понять, Хэллораны отрицали необходимость купальных костюмов. А объяснять, собственно, было нечего: принципиальное бесстыдство было всего-навсего одним из проявлений их неистовой страсти к реформе, не знающей никаких компромиссов. Перед тем как войти в проход, оставленный в живой изгороди, Нэд снял трусы — из вежливости.