Величайший урок жизни, или Вторники с Морри - Митч Элбом Страница 17

Морри замолчал и внимательно посмотрел на меня, словно пытаясь удостовериться, что я правильно понимаю его.

— Я warn, ты думаешь, что псе это только о смерти. Но я тебе уже не раз говорил, что, учась умирать, учишься жить.

И Морри заговорил о самых тягостных минутах своей нынешней жизни, когда вдруг грудь сжимает как в тисках и кажется, что дышать больше нечем. Страшные мгновения, и первое, что он испытывал при этом, — смятение и ужас. Но как только он научился распознавать эти эмоции, проникать в их суть и чувствовать, как от них бегут мурашки по спине и жаром обдает мозг, он мог уже сказать себе: «Ну что ж, это страх. Отстранись от него. Отстранись».

Я подумал: ведь этою, чего нам так часто не хватает в повседневной жизни. Порой нам так одиноко, что хочется плакать, но мы не плачем, поскольку плакать не положено. Или вдруг почувствуешь прилив любви к живущему рядом с тобой человеку, но боишься вымолвить и слово из страха, что это может повредить вашим отношениям.

А Морри смотрел на это совершенно по-другому. Поверни кран до отказа. Купайся в эмоциях. Это не только не повредит тебе, это поможет. И если ты пошалишь страху проникнуть а тебя пли напялишь его как заношенную рубашку, скажи себе: «Ну и что, это всего лишь страх. Я знаю, с чем я имею дело. Почему я должен позволить страху мной помыкать?»

И то же самое с одиночеством: дай ему овладеть собой целиком и не бойся поплакать. А потом скажи себе: «Что ж, я испытал одиночество, но оно меня не страшит. Теперь я отодвину его в сторону, потому что в мире есть и другие чувства и я хочу их тоже испытать».

— Отстраниться, — снова повторил Морри.

Он закрыл глаза. Закашлялся.

Снова закашлялся. А потом опять — громче, чем прежде.

И вот Морри уже задыхается; комок в легких, словно насмехаясь над ним, скачет вверх-вниз в груди, лишая его дыхания. Морри ловит ртом воздух, резко, отрывисто кашляет, потом закрывает глаза и начинает махать руками, точно теряя рассудок. Лоб у меня покрылся испариной. Я рванулся к нему, потянул его вперед и принялся стучать по спине меж лопаток. Морри прижал бумажную салфетку ко рту и выплюнул комок мокроты.

Кашель затих, и Морри, втягивая ртом воздух, откинулся на подушку.

— Вы в порядке? Вам лучше? — Я старался изо всех сил, чтобы он не заметил, как я напуган.

— Я… в порядке, — прошептал Морри и поднял вверх дрожащий палец. — Только… подожди минутку.

Мы сидели и молча ждали, пока его дыхание прилет в норму. Я чувствовал, что лоб мой весь влажный. Морри попросил меня закрыть окно — ему было холодно от легкого ветерка. За окном было двадцать пять градусов тепла, но я не стал говорить этого Морри.

И вдруг он прошептал:

— Я знаю, как я хочу умереть.

Я молча ждал, что он еще скажет.

— Я хочу умереть тихо. Безмятежно. Не так, как было минуту назад. И тут отстранение будет очень кстати. Если вдруг смерть придет ко мне во время приступа кашля, мне надо будет отстраниться от страха и сказать себе: «Вот и пришел мой час». Я не хочу покинуть этот мир в страхе. Я хочу знать, что со мной происходит, принять это, смириться и уйти. Ты понимаешь меня?

Я кивнул.

— Только пока не уходите, — поспешно сказал я.

Морри болезненно улыбнулся:

— Нет. Не сейчас. Мы ведь еще не закончили наше дело.

— Вы верите в переселение душ? — спрашиваю я.

— Кто его знает.

— А кем бы вы хотели стать?

— Если бы у меня был выбор — газелью.

— Газелью?

— Да, газелью. Они такие грациозные. Стремительные.

— Газелью?

Морри улыбается:

— Ты думаешь, это странный выбор?

Я внимательно смотрю на его сморщенное тело, мешковатую одежду, ноги в толстых носках, неподвижно покоящиеся на резиновой подушке, ноги, не способные двигаться, словно он преступник, закованный в кандалы. А потом представляю несущуюся по пустыне газель.

— Нет, — говорю я. — Я не думаю, что это странный выбор.