Член общества, или Голодное время - Сергей Носов Страница 17

“Пойдем к зеркалу ”,- сказала Юлия.

Вошли. Юлия свет зажгла. Трельяж. А вошли, стало быть, в спальню. На стене – ню. Мясисто-розовотелое. “Идеал женской красоты Долмата Фомича? ” “Не думаю ”,- сказала Юлия.

Начнем. Обдаваемый запахом ее духов, я послушно вытянул шею и выставил вперед подбородок, пальцы Юлии закопошились у меня на горле. Ее пальцы пахли кинзой. Резала, наверное.

Я в зеркало посмотрел. В зеркала. Их было три (трельяж). В одном никого не было, в другом она завязывала галстук (для чего зеркало, кстати, не обязательно было), а в третьем

(вид со спины, с ее спины) изображалось ущербное что-то – недообъятие: она на грудь ложится ему, а он, как истукан, руки по швам и голову задирает. Что-то вроде. И все вертикально.

“ Не вертись ”.

Вот именно. Я положил ей руки на талию – для устойчивости.

Зеркальная композиция запретендовала на смысл. Юлия, голову назад откинув и не переводя взгляда, словно обращаясь к неполучающемуся узлу и как бы в задумчивость погружаясь, тихо спросила: “ Так? ” – Риторический гибрид насмешливости и заинтересованности.

“А давай, – сказал я,- дернем отсюда ”. “Это невозможно

”,- сказала Юлия. “ Почему? ” – спросил я, сочетая пальцы в замок у нее за спиной и в кольцо ее замыкая. “Потому что есть обстоятельства ”,- нараспев проговорила Юлия, ровно настолько сопротивляясь моему замыканию, насколько требовалось это для продолжения манипуляций с галстуком.

Впрочем, к последнему интерес у нее явно падал. Все равно не получалось.

“Тебе не нужен галстук, – сказала Юлия с грустью в голосе.

– Выброси его к чертовой матери ”.

Я подошел к окну и выкинул галстук в форточку.

Галстук издевательски повис на дереве.

Я молчал.

“У жены хозяина дома будут проблемы ”,- сказала Юлия, глядя на галстук, повисший на дереве. Я спросил: “Жена здесь? ” “Чья?” – спросила Юлия. “Фомича, хозяина дома

”. “Здесь ”,- ответила Юлия.

“Юлия. Юлия! – послышался женский голос. – Где Юлия?”

“Вот. Спохватились ”. “Если так, – сказал я,- надо его скинуть чем-нибудь ”. “ Не надо, – сказала Юлия.- Сам упадет. Идем ”.

Мы вышли из комнаты. По прихожей бродили библиофилы.

Коллоквиум окончился. Время кулуарных бесед.

Зоя Константиновна – нос к носу. Это ей принадлежал возглас “Юлия! Юлия!”. “ Юлия! – начала было библиофилка, но, увидев меня, осеклась и ошарашенно вымолвила: – Олег Николаевич, вы здесь? ” “Да вот, – сказал я,- зашел ”.

“Мы вас ждем, ждем, а вы… а вы… – приходила в себя Зоя

Константиновна. – А вы тут, оказывается. В этой комнате… ”

Не надо было оправдываться, да уж теперь что жалеть. “Мне

Юлия помогала… ” – сказал я, сократив кое-как фразу.

(Потому что “ галстук завязать ” за отсутствием такового было бы очень странно договаривать. Да и вообще почему я должен отчитываться?)

“Олег Николаевич! Здравствуйте! ” – подошел малознакомый библиофил. “О, кто пришел к нам, Олег Николаевич! ” – воскликнул другой. “ Олег Николаевич!.. Олег Николаевич!..

” – приветствовали меня со всех сторон. Выбежал Долмат

Фомич на имя мое и на отчество и, не скрыв радости, обнял меня. “Что же вы тут в прихожей стоите? Сюда, сюда, – повел он меня в комнату с библиофилами. (Книги, книги, книги на полках…) – Я боялся, вы не придете… Господа, узнаете? ” “ Олег Николаевич! Олег Николаевич! ”

Стол.

Знакомые, полузнакомые и незнакомые лица.

Не прошло и минуты, а я участвую в разговоре. В чем трагедия Джойса… (А в чем трагедия Джойса?) Сколько стоит бумага… (А сколько стоит бумага?) Солженицын в

Россию вот-вот… (И точно: скоро приехал!)

Стараюсь не смотреть на стол. Но явственны яства. Фрукты особенно.

И ананас.

Где Юлия?

“ Простите, я вам не показал еще своих сокровищ, – спохватывается Долмат Фомич. – Посмотрите ”. Альбом. В цельнокожаном переплете. Титульные листы редких книг.

“Редчайших! Редчайших! ” На каждом – печать. “Родники. Мои родники. Вскармливаете реку маргинальной сфрагистики ”.

Вот круглая: Усть-Ижорского фанерного завода “Большевик ” на титульном листе “Острова Сахалина ”, отдельное прижизненное издание. А вот эллипсовидная печать – подарок профессора Скворлыгина – Института хирургического туберкулеза и костно-суставных заболеваний украшает титульный лист первого издания романа “ Бруски ”. А вот квадратная – “Труд-ассириец ”, это печать одноименной артели производства гуталина, в 35-м году размещалась на

Лиговке, что и отмечено карандашом слева от печати, а попала она неизвестно как на книгу Н. Н. Страхова “

Бедность нашей литературы ”, С.- Петербург, 1868

(титульный лист поврежден). Треугольная – “Красный картузник ”, на “Холодных блюдах и закусках ”, тем замечательная, что к моменту выхода книги фабрика бумажных картузов прекратила свое существование.

Долмат Фомич любовно перелистывал страницы. “ Вот ”, похвастался он. Титул сказок Бианки, печать общеобразовательной школы № 186. “Вы знаете, кто там учился? Лауреат Нобелевской премии. Отгадайте, который? ”

У меня нет желания что-либо отгадывать. По правде говоря, меня сфрагистика не интересует. Хотя:

“А сами-то книги, без титулов – где? ”

“Ну чего захотели! – усмехнулся Долмат Фомич. – Всего не приобретешь ”.

“Олег Николаевич, можно вас на минутку? ” – Надо на кухню.

Зоя Константиновна зачем-то зовет. Попросил извинения.

Юлия, стоя у раковины, моет большую кастрюлю, недовольная чем-то. Она даже не посмотрела на меня. Наоборот: отвернулась. Зато ко мне внимательна Зоя Константиновна.

Взяв за руку, подводит к столу.

“ Для салата. Последний аккорд ”.- Диковинное приспособление стоит на столе, гильотиноподобное и, если я правильно понял, многоножевое. Соленый огурец жертвенно лежит на керамическом подогуречнике. Крепыш. Я правильно понял. “ Нажмите, – последовала просьба Зои

Константиновны. – Нажмите на рычажок. Последний аккорд ”.

Я нажал. Огуречные звездочки попрыгали в тарелку.

“Браво! ” – за спиной аплодировали Долмат Фомич и его соратники.

Я шутливо раскланялся.

Долмат Фомич улыбнулся приветливо – мне, но слова, не столь приветливые (под шумок – уверенный, что я не услышу), обратил к Юлии: “Ты бы все-таки надела парадный передник ”.

Злой взгляд в его сторону. Обнаружив, что он всеми услышан, Долмат Фомич попытался смягчить неловкость веселой шуткой: “Юлия, Юлия, как хорошо тобою вымыта, я вижу, кастрюлия”.