Условно пригодные - Питер Хег Страница 17

В ту ночь я заснул, но во сне, должно быть, услышал его и когда открыл глаза, его уже не было.

Он уже закончил, когда я пришел,- чистил рукавом конфорку. Свет был включен, он стоял покачиваясь.

Я взвалил его на спину. Лежа у меня на спине, он разговаривал со мной.

– Никогда не оставалось грязной посуды,- сказал он.

Я сказал, чтобы он не шумел, а то Флаккедам услышит.

– Обязательно надо было оттереть отпечатки пальцев,- сказал он,- иначе она бы их сразу увидела.

Я положил его на кровать.

– Должен быть какой-то другой способ,- сказал я,- что-нибудь другое кроме газа.

Глаза у него были приоткрыты, но он спал. Я дал ему обхватить мои пальцы.

– Она всегда классно выглядела,- прошептал он.

Через некоторое время его рука раскрылась, но спал он беспокойно. Тогда я немного потряс его, и он успокоился.

Мне пришла в голову мысль о том, что если у меня самого когда-нибудь появится ребенок, то все может быть так же. Невозможно было представить себе, что такое случится, но если все-таки так будет?

Тогда будешь его охранять и, если он будет беспокойно спать, сам не будешь спать по ночам, но я смогу обойтись без сна – я буду сидеть рядом с ним, а иногда, когда он будет беспокойно двигаться и вздыхать, как Август, я протяну руку и слегка встряхну его.

Это не значит, что я обязательно испытаю какие-то чувства к ребенку. Но если бы на мою ответственность был оставлен ребенок, я бы следил за ним.

В комнате пахло газом. Я подумал о том, что для Августа, наверное, все кончено. Эта мысль все росла и росла в ночи и наконец стала невыносимой. Когда было уже около полуночи, я решил поговорить об этом с Катариной.

Крыло, где спали девочки, было отделено от крыла мальчиков стеклянной дверью со звонком, который приводился в действие скользящим контактом с токоприемником. Комната дежурного, где спал Флаккедам, была прямо над головой, я бы мог разобрать звонок, но только если бы у меня были инструменты.

Поэтому я выпрыгнул из окна кладовки, где хранились швабры и ведра, с собой я захватил одеяло, крючок от вешалки и обертку из картона, которую я прикрепил пластырем к животу.

Вскоре после того, как Флаккедам появился в школе, и в связи с ремонтом появились разные нововведения, которые были задуманы с той целью, чтобы жилой корпус стал более похож на дом. Тогда же была разбита клумба с розами, почему – об этом никто всерьез не задумывался. У Флаккедама была страсть к цветам, он сам выбирал цветочные горшки и принес все те плакаты, которые развесили повсюду для украшения. На большинстве этих плакатов были изображены цветы, например больной и здоровый тюльпан – это было предостережение от использования наркотиков.

Клумбу ежедневно разравнивали граблями, в том числе и между кустами роз, это было одно из постоянных поручений. Однажды утром, сидя у окна после бессонной ночи, я увидел Флаккедама. Было еще очень рано, он шел вдоль клумбы, осматривая землю. Если бы на ней остались следы, он бы их сразу же заметил.

Клумба была шириной в три метра и подходила вплотную к дому. Было почти невозможно выпрыгнуть из окна, не оставив следов на земле, которая всегда была аккуратно разровнена,- это они здорово придумали.

Поэтому-то и пришлось выбираться из окна кладовки, откуда можно было выпрыгнуть наискосок на крыльцо у входной двери. Приземлиться прямо на крыльцо было нелегко, но это была единственная возможность – парадная дверь была закрыта на ключ.

Ночь была холодная и очень ясная, на деревьях оставались лишь отдельные необлетевшие листья, светились звезды и огни Копенгагена.

В интернате Химмельбьергхус побеги планировались заранее, и существовали жесткие правила – по два человека с промежутком в две недели. Мы уезжали на попутных машинах, а потом смотрели, кто может уехать дальше и продержаться дольше. Убегали мы для того, чтобы навредить взрослым, да и просто хотелось побродяжничать на свободе.

В первые часы после ухода из школы, пока еще была ночь, все казалось прекрасным. Даже после того, как я осознал, что в будущем это приведет к гибели, и перестал убегать – поэтому мне стало трудно ладить с остальными,- и начал добиваться того, чтобы меня перевели в «Сухую корку», мне по-прежнему этого не хватало. Ощущение того, что сейчас ночь, дежурный спит, весь мир лежит перед тобой и у тебя есть все возможности, есть свобода,- это было замечательное чувство.

Теперь все было иначе. Я испытывал то же ощущение, но все было иначе. Где-то наверху, за моей спиной, спал Август – это все меняло. Я знал, что спит он беспокойно. Казалось, что когда я ушел от него, завели какие-то часы и теперь начался обратный отсчет времени.

Я подумал: как люди могут оставлять своих детей? Как можно оставить ребенка?

Я поднялся по водосточной трубе, это было не опасно: здание отремонтировали снаружи одновременно с устройством клумбы и перестройкой.

Тогда же поставили стеклопакеты, но лишь самые простые, у которых ручка не является замком, а просто задвижкой, – я открыл ее крючком от вешалки.

Я немного посидел на подоконнике, прислушиваясь: слышно было дыхание трех спящих человек.

Под окном спала соседка Катарины по комнате, я ее хорошо знал, она была из семьи дипломата, отец ее был послом в какой-то стране. В темноте спала Катарина, за ее дыханием слышалось еще одно.

Это было дыхание Флаккедама, глубокое, совершенно спокойное и пронзительное. Он, должно быть, спал в соседней комнате, прямо по другую сторону стены.

Я прикрыл окно, но не закрыл его на задвижку. Потом перелез через дочь дипломата и направился к Катарине.

У кровати я остановился.

В Хёве, в колонии для слабоумных детей, можно было ночью зайти в спальню девочек и немного постоять в темноте, прислушиваясь к их дыханию.

Но там было восемьдесят девочек, это было, пожалуй, слишком, сейчас все было иначе.

Я протянул руку и осторожно потряс ее, она проснулась. Когда она набрала в легкие воздух, чтобы крикнуть, я закрыл ей рот ладонью, заглушив звук.

– Это я,- прошептал я. Она села, но я отпустил ее, только когда она совсем успокоилась.- Я пришел поговорить об Августе,- сказал я.

Надо было шептать очень тихо, приблизив губы к самому ее уху. Она не отодвигалась.